– В романе нобелевского лауреата Кадзуо Исигуро «Погребенный великан» король Артур и волшебник Мерлин для того чтобы прекратить межнациональный конфликт заколдовали дракониху Квериг, дыхание которой должно было отбирать у людей память. В вашей повести «Фотографии на память» один из персонажей во время межнационального конфликта специально выходит на улицы Баку, чтобы запечатлеть происходящее. Как вы считаете, нужно ли хранить память о таких страшных исторических событиях?

‒ Я не знаю, нужно ли специально хранить память, но все дело в том, что забыть об этом не удается никак. Я начала писать об армяно-азербайджанском конфликте в Нагорном Карабахе еще в 2004 году, когда о том, что там происходило, не писал никто. Люди с удивлением узнавали об этих событиях. Сейчас, когда прошло уже 13 лет, стали появляться какие-то статьи, какие-то воспоминания. Люди, уехавшие из Азербайджана из за национальных конфликтов, говорят, что было время, когда память была милосерднее к ним, она как бы прикрывала, опускала завесу, и они могли на какое-то время забыть о том, что вынудило их уехать. А сейчас эти воспоминания начинают возвращаться даже у тех, кто уезжал оттуда ребенком. Когда я уехала из Баку, мне было 16 лет. У тех, кого увозили оттуда в 10 лет, большая часть жизни прошла вне Баку, но они все равно вспоминают об этом конфликте и тоже начинают об этом писать.

– Я читала об армяно-азербайджанском конфликте в том числе и в книгах Наринэ Абгарян.

‒ Да, в книгах Наринэ тоже написано об армяно-азербайджанском конфликте. Ее мама, так же как и мой дедушка со стороны мамы, из Азербайджана, из города Кировабада. Мы с ней как-то встретились, и она сказала, что мы с ней почти земляки. Она спрашивает, как я могу жить без родины, и сама рассказывает о том, что она не может жить без Берда, и когда приезжает туда, то оживает, чувствует себя засохшим растением, которое начинают поливать, и удивляется, как я могу жить без такого полива. А я, чтобы жить дальше, все равно пытаюсь что-то из своей памяти отсекать. Моя мама так не могла. Она жила теми событиями, которые были до нашего переезда. Все, что происходило здесь, она не воспринимала довольно долго. Мы уехали из Баку в 1989 году, и только в течение последних пяти лет до своей смерти она распаковала последние коробки. Она напряженно слушала все новости, касающиеся конфликта в Нагорном Карабахе, Азербайджане, и все ждала, когда скажут, что все хорошо, все спокойно, и можно вернуться обратно. Она очень этого хотела. Она говорила, что мечтает превратиться в птицу, полететь в Баку, облететь весь город, посмотреть, как там, что там: как ее двор, как те улицы, по которым она ходила. Для нее это было очень важно.

– Так же, как в вашей повести «Красные, желтые, синие» Света, находясь в Ереване, напряженно пытается почувствовать знакомый запах моря, нефти, бензина?

– Да, это как для рыб. Им нужна вода. Может быть, на суше и лучше, но они не могут жить без воды. Когда я была в Италии, то постоянно принюхивалась. Меня все время спрашивали, что я пытаюсь почувствовать. А я чувствовала какой-то знакомый запах, но никак не могла понять, чем пахнет. Но потом поняла, что во всех тех местах Италии, где я побывала, я все время, так же как и в Баку, чувствовала море. Мне это, наверное, было необходимо.

– Может быть, эта книга была для вас своеобразным способом вернуться обратно?

–Я, наверное, такой нерациональный человек, я очень часто живу прошлым. Понимаю, что совершаю нерациональные поступки, понимаю, что возвращение невозможно, но иногда бывают такие моменты, когда это действительно происходит. Например, ты что-то ешь и вдруг ощущаешь вкус детства, вкус еды, которую можно было приготовить только там, в Баку. Однажды, когда я была в Краснодаре, меня пригласила к себе армянка, которая тоже переехала из Баку. И ей удалось приготовить еду так, как это не удается сделать в Москве, ведь в Краснодаре гораздо больше возможностей купить свежую зелень и овощи. Я ела и жмурилась от удовольствия. Хозяйка удивлялась ‒ ведь пища была самая простая, ничего особенного в ней не было. Но эта еда была приготовлена именно так, как в моем детстве готовила моя бабушка. На какой-то момент мне действительно удалось вернуться в свое бакинское детство.

‒ Герои вашей повести «Красные, желтые, синие», жители обычного бакинского двора, спорят друг с другом о том, что и как нужно помнить из событий недавней истории (одни вспоминают события в Сумгаите в 1988 году, другие ‒ в Кафане и Мегри в 1987). А что было важно для вас, как для автора, когда вы решили рассказать о Нагорно-Карабахском конфликте? Что и как важно помнить об этих событиях, на ваш взгляд?

‒ Каждый об этих событиях будет помнить свое. Мне от этого никуда не деться. Для меня, например, очень важна такая дата: 7 декабря 1989 года. Она ничего не значит в мировой истории и даже в истории отдельного народа, но именно в этот день в Баку в наш дом ворвались погромщики и чуть не убили моих близких. Их спасло чудо: папе удалось вырваться из дома, погромщики подумали, что он позовет на помощь и они сами могут пострадать, и поэтому ушли. Для кого-то важен 1988 год, когда в Сумгаите произошли массовые погромы, убийства и грабежи армянских семей. Для кого-то это 13 января 1990 года, когда в Баку начались страшные события. Целую неделю шла резня, уничтожение армянского населения, которое никто не останавливал. Для каждого это будет своя точка. Точка, связанная с его семьей.

Я не знаю, каковы точки примирения, и я не представляю, как можно забыть кровь. Мой папа до сих пор не может забыть, как всю семью его матери вырезали в Карсе во время геноцида армян, хотя с тех событий прошло более 100 лет. Моя бабушка не знала своего отчества, не знала своей девичьей фамилии ‒ всю ее семью зарезали на ее глазах, и от ужаса произошедшего она полностью потеряла память. И я тоже не могу забыть тех, кто ворвался в наш дом, где была наша бабушка, которая только что пережила инфаркт. Ее толкнули, она упала, и, чтобы она не вставала, один из погромщиков поставил ей ногу на спину. Над головой моей мамы держали молоток, к шее моей сестры приставили нож.

Мама рассказывала, что во время нападения она молилась, чтобы ее дети не остались сиротами. Она молилась не о своей жизни, а о своей жизни ради своих детей. Но моя мама терпеть не могла разговоры, когда в чем-то начинали обвинять только азербайджанскую сторону. Она говорила, что это неправильно, так нельзя. Мама рассказывала, что когда она уезжала, некоторые из азербайджанцев ее защищали. Муж ее подруги, сотрудник милиции, вытащил свое табельное оружие и сказал, что моя мама – его сестра, чтобы никто не смел ее трогать. В тот момент он рисковал своей жизнью, ведь его тоже могли убить за то, что он защищает армян.

– Ваши повести во многом автобиографичны?

– Я бы сказала, что они выборочно автобиографичны. Один из эпизодов книги «Красные, желтые, синие» ‒ когда класс выходит из школы и видит, как женщина-армянка с ребенком несет коробки, и дети начинают их преследовать, ‒ рассказала мне моя одноклассница. Она рассказывала, что за ними тогда бежала целая толпа и кричала: «Армяне!» Так что в моих книгах описана не только моя жизнь, но и жизнь людей, меня окружающих.

– Чем объясняется ваш выбор главных героинь: ведь ни Света, ни Марго не встают на какую-то одну из сторон конфликта?

– Говорят, что когда люди находят виновника своих бед, им становится легче. Мне тоже очень хотелось найти виновника, очень хотелось понять, почему в Баку могли произойти такие страшные события. И если бы в армяно-азербайджанском конфликте нашли сторону, которая была бы абсолютно права, конечно, было бы легче понять, на какой стороне ты сам.

Я против того, чтобы обвинять какую-то одну сторону, потому что лицо национализма одинаково отвратительно и со стороны армян, и со стороны азербайджанцев. Было отвратительно, когда мои одноклассники, с которыми я училась вместе с шести лет, вдруг начинали рассуждать о том, какая нация лучше ‒ армяне или азербайджанцы. А как принять ту или другую сторону моей героине Свете, у которой мама армянка, а отец азербайджанец? Не может этого сделать и Марго: ведь если она примет сторону армян, то ей придется отвергнуть дядю Алика, которым она восхищается, а если сторону азербайджанцев - признать, что сторона ее отца в чем-то не права. Как она может это сделать?

– Почему зачинщиками межнациональной вражды в классах, где учились девочки, стали именно хулиган Джафар и неграмотная Диляра? Почему остальные ребята так легко попали под их влияние?

– Я считаю, что националисты – это всегда люди ущемленные, ущербные, закомплексованные, чем-то обиженные, считающие себя обойденными и недооцененными.

Очень многие образованные, уважаемые люди в Баку никогда не поднимали национальный вопрос, и более того, с большой грустью реагировали на то, что происходит. Очень многие бакинцы не принимали в этом участия. Кто-то просто молчал, но у этих людей были свои семьи, и я не могу их осуждать, ведь и сейчас в Баку синоним слова «враг» – это «армянин». Очень тяжело быть одному против всех. Я бы так не смогла.

Говорят, что многое в то время было сделано руками азербайджанцев, бежавших из Армении, и что именно они были поджигателями, зачинщиками резни и погромов. Когда они приехали в Азербайджан, им, бездомным, бесприютным, были обещаны квартиры тех, кого они выселят. Им было негде жить, а за спиной были семьи. Правда, потом, как говорят, их всех все равно переселили из хороших квартир в центре города, которые они таким образом заняли, на окраины.

– Живя в Баку, Света видит, как там относятся к беженцам из Армении ‒ «еразам», а потом, оказавшись в Ереване, на себе ощущает, как там принимают переселенцев из Азербайджана – «шуртвац айер», «армян наизнанку». Важно ли читателю понять, что люди по обе стороны границы одинаковы?

– Да, наверное, это очень важно. Что-то подобное Света поняла еще в Баку. И в Ереване она так и не заводит друзей, даже среди беженцев ‒ ей нужен человек, который бы полностью понял то, что она, полуазербайджанка, полуармянка, ощущает. Это неверно, что горе объединяет людей. На самом деле, оно их разъединяет, каждый находится в своем коконе несчастья, каждый обдумывает свое горе, свою боль, прокручивает свою историю в своей голове, и у каждого нет желания понять другого, с кем-то подружиться. Но люди по обе стороны конфликта действительно одинаковые. Моя мама это очень хорошо понимала.

Когда все эти события в Баку только начинались, она работала в школе, расположенной на окраине города. Там появились дети беженцев из Армении, и она смотрела на них с огромным сочувствием. Она рассказывала, что при других одноклассниках они вели себя очень патриотично, твердили о правоте Азербайджана. Но как-то к ней подошел один мальчик и тихонечко спросил: «Влада Рубеновна, а вы по-армянски можете говорить? Давайте, по-армянски с вами поговорим, я так соскучился по этому языку». Они тоже не могли из себя вырвать Армению.

Потом, когда мы уехали, моя мама очень скучала по Азербайджану. Иногда она брала сумку и шла на рынок. Когда она возвращалась, в сумке у нее болталось всего два пучка зелени, но настроение было очень хорошим. Я понимала, что она гуляла по рынку, где торговали азербайджанцы, и вдоволь наговорилась на азербайджанском языке.

– Став взрослой и уже работая учителем в средней школе, Света пытается рассказать своим ученикам о людях разных национальностей, об их традициях и культуре. Среди молодежи сейчас популярен проект «Комиксы разных стран за респект и уважуху», где авторы из разных стран рассказывают о себе, о возникающих у них проблемах. Поможет ли это решить национальные проблемы, привить уважение к людям разных национальностей?

– Очень хорошо помогает понимание, какие они, люди другой национальности. Я сейчас преподаю в колледже, и как раз в этом году в классах стало очень много учащихся разных национальностей. Не все они знают русский язык на таком уровне, чтобы твердо строить свои ответы на уроках. Русский язык они понимают, но в речи у них много грамматических ошибок. У этих ребят стали вспыхивать конфликты с другими, даже была одна драка на национальной почве. И тогда преподаватели стали исподволь давать возможность этим учащимся выступить, немного рассказать о том, откуда они приехали, какие там деревья растут, какая еда для них привычна, как они здесь живут, что с ними происходит. И дети стали увлекаться этими рассказами, увлекаться культурой других народов. У меня была ученица из Средней Азии, которая пишет сочинения с кучей грамматических ошибок, но по «Преступлению и наказанию» лучше всех отвечала именно она. Она очень увлечена русской литературой, ей нравится заниматься.

А вчера мы писали сочинение о своих мамах. Я думала, что сейчас ученики будут хулиганить, так как письменные работы для них смерти подобны, но в классе стояла мертвая тишина. А потом они начали читать свои сочинения, и некоторые из слушавших ребят даже плакали. Чтобы подвести какой-то итог, я стала рассказывать про свою маму. Мне показалось, что я говорила какие-то общие фразы. Мне очень сложно говорить про маму, она совсем недавно ушла, и я не могу говорить о ней без комка в горле. Но когда я подняла на них глаза, я увидела, что они тоже плачут. Вчера я слышала про разных мам: про якутскую, узбекскую, чеченскую. Дети слушали эти рассказы с огромным уважением. И ни одного замечания, связанного с национальным вопросом, не прозвучало.

Моя мама очень хотела прочитать мою книгу целиком. В процессе работы я ей давала читать какие-то отрывки, черновики, и она очень хотела прочитать то, что получилось в итоге. Книгу вот-вот должны были издать, шла работа над корректурой, и я ждала момента, когда смогу принести ее маме. Но однажды мне позвонили и сказали, что мамы не стало. Вечером после похорон я гуляла со своей пятилетней племянницей (любимой маминой внучкой) и рассказала ей о своем желании вставить в будущую книжку такую фразу: «Моей маме». Маленькая племянница горячо одобрила это и попросила ещё добавить, что ей тоже очень плохо без бабушки, что ее мама, моя сестра, плачет по ночам, когда думает, что ее никто не видит, и что дедушка стал грустным. И тогда я сказала ей, что вместо всех этих слов я напишу просто: «Нашей маме, Владе Рубеновне Мартиросовой».

– В повести «Фотографии на память» очень подробно описывается жизнь бакинских дворов, дружба между ребятами, которые продолжают помогать друг другу и поддерживать друг друга и во взрослой жизни. Есть ли, на ваш взгляд, такое особое умение или талант – дружить?

– Да, есть. Но я, к сожалению, этим талантом не обладаю. Этим талантом обладают мой папа и его друг дядя Вова. Их дружба уже сродни родственным отношениям, они сами называют друг друга братьями. Они полностью друг другу доверяют, считают, что для друга нужно сделать все, и дружба для них очень важна. Когда мы переехали в Россию, все были в равно тяжелом положении, всем было плохо, тесно, все жили не в своих квартирах. Как-то так получилось, что у нас было совсем плохо с квартирой, из того помещения, которое мы занимали, нас попросили выехать, а другого жилья у нас не было. Несколько дней мы не знали, куда податься. Тогда папе позвонил дядя Вова и сказал, чтобы мы приходили жить к нему. Папа отказывался, говорил, что у них и так тесно: однокомнатная квартира, в которой ютится целая семья. Куда он приведет еще своих шесть человек? А дядя Вова возражал и говорил, что для всех место найдется. Это дружба, переходящая в родственные связи. Я всегда говорила папе, как я ему завидую ‒ я так дружить не умею, мне так в жизни не повезло.

Беседу вела Ксения Барышева
Фото Галины Соловьевой

____________________________________

Ксения Барышева, обладатель диплома «Книжный эксперт XXI века», член детской редакции «Папмамбука», 14 лет, г. Ярославль

Мария Мартиросова
«Красные, жёлтые, синие»
Художник Татьяна Сугачкова
Издательство «КомпасГид», 2016

О книге Марии Мартиросовой «Красные, жёлтые, синие» рассказала Ксения Барышева в статье «Маленькая папка с черно-белыми фотографиями»