Этим летом мой старший сын Никита научился читать. Никите шесть с половиной, и буквы он знает лет с трех. С тех пор я его иногда спрашивала: почему он не хочет научиться читать? Но он просто не хотел. Я не настаивала – я не приверженец раннего развития. И знаю, что дети до многого дозревают – надо только долго-долго ждать. Но иногда у меня вырывалось стихотворение Берестова «Как хорошо уметь читать» и прочие педагогические глупости, а разум говорил: «Жди!»
Но ведь Никита мог! Об этом говорили случайно прочитанные им слова – то «кафе», то «молоко»...
Однажды я придумала игру: нарезала на квадраты бумагу и написала на листах короткие слова, на три-четыре буквы. Я раскладывала их на полу и говорила детям: найдите слово «лук», найдите слово «стол». Я надеялась, что Никита будет запоминать, как выглядят слова. Но запоминал младший, Вадька. Он быстро в этой игре освоился. И, наверное, здорово бы продвинулся в чтении, если бы мне не надоело и я эту игру не забросила.
Иногда я просила Никиту прочитать то или иное слово, но он отвечал неизменным: «Ну ма-а-ам!» ‒ и я понимала, что лучше не настаивать.
С чего началось его летнее чтение, я точно не помню. По-моему, с того, что я сказала что-то вроде: «К школе надо бы научиться читать». А он вдруг ответил как-то заинтересованно, и меня осенило. Я сказала: «А хочешь, я напишу историю, которую ты сможешь прочесть?» И Никита сказал: «Давай!»
Я задумалась. Для меня было очевидно, что главным героем историй должен быть он сам, Никита, чтобы ему было интересно читать о себе. Значит, другими действующими лицами должны были быть мы. Тогда мы были с бабушкой в деревне, и я решила писать о том, что знаю. И еще я помнила, что Никита точно сможет прочитать свое имя. И конечно, слова в историях должны были повторяться, чтобы Никита мог узнавать слова и читать их с легкостью. Я взяла блокнот на пружинках. И первая история была такой:
БАБУШКА ГОВОРИТ:
– НИКИТА, ПОРА КУШАТЬ!
А НИКИТА ГОВОРИТ:
– УРА!
Было здорово видеть, как мальчик читает сам целую историю! И он порадовался тому, что он в ней есть. И что история на злобу дня – аппетит у Никиты отличный!
– Напиши еще! – с воодушевлением попросил Никита.
И я написала:
НИКИТА СПИТ.
ВАДЬКА ЕСТ.
МАМА ЧИТАЕТ.
БАБУШКА ПОЕТ.
НИКИТА ПРОСНУЛСЯ.
ПРИВЕТ, НИКИТА!
Конечно, Никите сложно давались слова, где было несколько согласных подряд. Но он справился! И сказал:
– Бабушка, давай я прочитаю тебе историю!
Он прочитал ее бабушке, прочитал мне, и, поскольку запоминает он все хорошо, то читал уже по памяти. Это было понятно хотя бы по тому, как он иногда менял и переставлял слова.
– Еще! – сказал Никита. – Еще историю!
Следующая история оказалась длинней. Во дворе мы поставили палатку – в ней можно было спрятаться от солнца, а мне – спрятаться от детей и поработать. И палатка вошла в историю:
ГДЕ НИКИТА?
НИКИТА В ПАЛАТКЕ.
ГДЕ ВАДЬКА?
ВАДЬКА В ПАЛАТКЕ.
ГДЕ МАМА?
МАМА В ПАЛАТКЕ.
ГДЕ БАБУШКА?
БАБУШКА ВОЗЛЕ ПАЛАТКИ.
БАБУШКА ГОВОРИТ:
– ПУСТИТЕ МЕНЯ!
Получилось то, на что я и расчитывала: Никита смог легко прочитать длинную историю потому, что слова в ней повторялись. И, конечно, воодушевился. Так за день он из нечитающего мальчика превратился в читающего и стал читать не просто слова, а рассказы! Никита просил меня написать еще истории, но моя фантазия на этот день была исчерпана. И Никита все перечитывал эти истории и перечитывал, догонял нас и просил послушать. Дальше я писала по одной-две истории в день. Следующая была такой:
НА ОГОРОДЕ ТРАВА.
ЧТО ЭТО ЗА ТРАВА?
ЭТО – СОРНЯКИ!
НИКИТА ПОЛИВАЕТ СОРНЯКИ.
ПУСКАЙ РАСТУТ ДО САМОГО НЕБА!
– Что же я, глупый, что ли, сорняки поливать? – засмеялся Никита, прочитав эту историю. – Зачем же их поливать?
Но история ему понравилась и вошла в топ-1 самых читаемых историй. Особенно часто они перечитывались, когда на улице было холодно. И истории получались такими же.
НА УЛИЦЕ ДОЖДЬ.
НИКИТА НАДЕЛ ВЕТРОВКУ.
И ДОЖДЬ ПЕРЕСТАЛ.
НИКИТА СНЯЛ ВЕТРОВКУ.
А ДОЖДЬ СНОВА НАЧАЛСЯ.
НИКИТА НАДЕЛ ВЕТРОВКУ.
И ДОЖДЬ ПЕРЕСТАЛ!
Но когда дождь совсем перестал и на улице было солнечно, Никита не только читал истории, но и вылущивал сухой горох, изъеденный жучками. Когда он находил жука внутри гороха, то клал горошину на солнце, и недовольные жуки прокусывали себе путь наружу и улетали. Это так впечатляло Никиту, что я решила – история про жука тоже нужна.
В ГОРОХЕ ЖУК.
ЖУК СИДИТ В НОРКЕ.
ЖУК ЕСТ ГОРОХ.
ГОРОХ ВКУСНЫЙ!
ЖУК ВЫЛЕЗ ИЗ ГОРОХА.
– ТЕПЕРЬ ПОЛЕЧУ! – СКАЗАЛ ЖУК.
В этой истории не было прежних действующих лиц, но были близкие и знакомые события. Я наловчилась: в шести строчках пять раз повторялось слово «жук», четыре раза слово «горох»... Никите сложно давались слова, начинавшиеся с гласных – он всегда хотел переставить гласную в середину или конец слова. Долго для него тяжелыми еще были слова «он», «она» и, если брать эту историю, то слово «ест». Но в течение месяца он справился и с этим.
Истории отходили на второй план. Никита брал книжку и пробовал читать сам. Потом он нашел игровые карточки с фантастическими персонажами и стал читать описания. Но традиция осталась: Никита просил – я писала. Истории могли быть уже сложнее и длиннее. И я, конечно, не упускала такую возможность:
НИКИТА ЛЮБИТ СОБИРАТЬ ПАЗЛЫ.
ЕМУ ПОДАРИЛИ ПАЗЛ НА СТО ТЫСЯЧ КУСКОВ! – НИЧЕГО СЕБЕ! – СКАЗАЛ НИКИТА. – СТО ТЫСЯЧ КУСКОВ! ОН ЖЕ НИКУДА НЕ ПОМЕСТИТСЯ! ВЫ ЧТО, СДУРЕЛИ?
И НАЧАЛ СОБИРАТЬ ПАЗЛ НА СТО ТЫСЯЧ КУСКОВ НА СТАДИОНЕ.
Эту историю Никита читал смешно. Прочитав: «Ему подарили пазл на сто тысяч кусков», Никита воскликнул: «Он же никуда не поместится!» Я слушала и потирала ладони – вот как я угадала! Конечно же, дочитав до такого же предложения, Никита рассмеялся. А я смотрела, о чем бы еще написать. «Пиши, что видишь», – говорил во мне акын. И я писала:
У НИКИТЫ ФУТБОЛКА В ЯБЛОКАХ.
У МАМЫ ФУТБОЛКА С ГОРОДОМ.
У БАБУШКИ СИНЯЯ ФУТБОЛКА.
А КАКАЯ ФУТБОЛКА У ВАДЬКИ?
Вадька тогда уже спал, укрывшись одеялом, и Никита терзался в сомнениях до утра – какая же у него футболка? А с утра он заставил меня дописать историю, продиктовав окончание. Теперь она заканчивается так:
А У ВАДЬКИ ФУТБОЛКА С КРОССОВКАМИ И БЛЕСТЯШКАМИ.
Когда я писала эти истории, я о многом думала. О том, что здорово так врываться в ребенкину реальность. О том, что цель достигнута и уже можно ничего не писать. И еще я ждала, когда Никита попросит написать еще. А потом, день ото дня, станет перечитывать их, туда-сюда листая блокнот.
НА УЛИЦЕ ВЕТЕР.
ШУМЯТ ДЕРЕВЬЯ.
НАКЛОНЯЕТСЯ К ЗЕМЛЕ ТРАВА.
В ДОМЕ ТЕПЛО.
НИКИТА ЧИТАЕТ ИСТОРИЮ.
ИГРАЕТ РАДИО.
ВЕТЕР СКОРО УТИХНЕТ,
– читал Никита, когда снова стало пасмурно. А в другой раз перечитывал историю о мухе.
В ДОМЕ МУХА.
МУХА ЖУЖЖИТ.
ВОТ ТАК: Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж.
И ЕЩЕ ТАК: Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж
ХОРОШО ЖУЖЖИТ МУХА!
МУХА ВЕСЕЛО ЖУЖЖИТ!
ОЧЕНЬ ПРИЯТНО ЖУЖЖИТ!
НЕ ТО, ЧТО КОМАР!
ЖУЖЖИ, МИЛАЯ МУХА!
Я написала еще несколько историй, и надобность в них совсем пропала, а лето сменилось осенью. Никита перестал просить написать их. Теперь, просыпаясь, он стал говорить:
– Я почитаю, – и брать первую попавшуюся книжку.
А я могу спать дальше под шуршание страниц.
Даже не знаю, почему я этого не делаю.
Наталья Евдокимова