«А зачем здесь столько звонков? Дверь же всего одна!» – недоумевал пятилетний Митя, разглядывая обложку новой книжки. Вообще-то она предназначалась двум старшим детям, но так уж у нас бывает – все интересно всем. «Значит, это коммуналка», – авторитетно заявили старшие.

Так получилось, что Аня и Макар, общаясь с разными поколениями нашей большой семьи, уже довольно много знают о советском времени. При этом они часто слышат диаметрально противоположные оценки одних и тех же событий и, разумеется, пробуют доискаться до правды. Им давно нужна была книга, которая дала бы самый разный материал для самостоятельного размышления. Так что «История старой квартиры» оказалась будто специально написанной для них. Это красочный и глубокий рассказ о жизни нескольких поколений семьи Муромцевых за сто лет, с 1902 по 2002 год, история жизни их друзей и соседей. История, на которую наложились ключевые моменты русского двадцатого века: годы Первой мировой, революция и Гражданская война, НЭП, ужас 1937 ода, Великая Отечественная, смерть Сталина, полет Гагарина, «застой», «перестройка»…

«Старая квартира» создана на стыке нескольких жанров: популярного ныне «виммельбуха» (книжки для рассматривания и рассказывания), детской энциклопедии и сборника занимательных рассказов о событиях прошлого. Важно, что рассказчиками здесь являются дети – свидетели эпохи, что всегда очень цепляет юных читателей и делает возможным внутренний диалог с героями.

Мы читали медленно, хотя книжка совсем небольшая – около шестидесяти страниц формата А3.

Каждому десятилетию посвящен отдельный разворот: в нескольких комнатах огромной квартиры течет повседневная жизнь, в которую властно вторгается История. Бытовой фон каждой эпохи прорисован детально, точно, нет ничего случайного. В рассказах маленьких современников тщательно сохранены стилистические особенности и речевые обороты, позволяющие легко отличить начало века, например, от двадцатых годов, эпохи НЭПа. На следующем развороте – справочная информация об этом десятилетии и короткие информационные статьи о бытовых предметах, одежде, игрушках, которые встречаются на картинке-развороте. Кроме того, для самых маленьких читателей предложена игра по типу «Городка» Ротраут Сюзанны Бернер – нужно искать какие-нибудь старинные предметы в комнате (они отмечены красной стрелочкой с вопросом), что с энтузиазмом проделывали даже мои младшие дети, дошкольники, которым история еще совсем не интересна.

Когда нам встречалось новое слово или неизвестный предмет быта, мы останавливались надолго – ведь за ними стоял целый мир. Жалко было бы просто дать справочную информацию и устремиться дальше, да и Ане с Макаром часто хотелось услышать от меня целый рассказ. Из множества маленьких рисунков и внятных пояснений к ним такие рассказы как раз складывались очень легко и естественно, позволяя не только наглядно представить материальный мир, но и ощутить дух времени. Вообще, эта книжка для нас оказалась особенно хороша тем, что с ней не надо никуда торопиться, как мы часто делаем, пролистывая энциклопедии при подготовке домашних заданий. За сто лет старая московская квартира прожила несколько жизней, и мы хотели прожить их вместе с ее обитателями. Не только узнать о них, а попробовать прочувствовать время, насколько это возможно. Тем более, что фактический материал для этого собран очень богатый.

Когда мы добрались до событий, происходивших 21 февраля 1919 года, на нас буквально повеяло катастрофой, настолько информативной оказалась картинка. Конечно, мы прочли очень живой рассказ девятилетней Маруси Муромцевой о том, как переменилась жизнь, и историческую справку о революции и Гражданской войне на следующем развороте, но уже сама темная, сумеречная цветовая гамма иллюстрации не предвещала ничего хорошего. Такая же сумеречная цветовая гамма, кстати, и у историй, датированных 1937-м, 1941-м, 1945-м и 1953 годами, – и причины были нам вполне понятны. Мне это показалось очень удачным решением: даже на уровне первого восприятия дети ощущают, какое трудное было время. А вот разворот с «брежневским» 1973 годом выглядит значительно светлее, спокойнее, благополучнее. Мы провели маленький читательский эксперимент – дети сразу обратили внимание на эту цветовую палитру и без труда отметили «трудные времена».

Множество новых бытовых предметов, привнесенных в жизнь революцией и Гражданской войной: мерзлая картошка, пайковая селедка на газете вместо тарелки, горячий чайник, поставленный прямо на дубовый письменный стол, портреты революционных вождей, прикрепленные кнопками к платяному шкафу, – сразу дали понять моим дотошным читателям, что жизнь с тех пор переменилась в России навсегда. Прежний уют и домашнее тепло были разбиты вдребезги, как елочный шарик из предыдущей главы про Рождество 1914 года. Огромная квартира Муромцевых больше им не принадлежала, все они жили теперь в одной комнате, бывшей гостиной. А через стенку поселился один из деятелей революции. Рисованными подробностями оказалось возможным предъявить ребенку целую эпоху почти без слов. Сколько раз я мысленно благодарила художника Аню Десницкую за такое решение. Хочешь коротко рассказать ребенку, что такое революция – нарисуй чужого дяденьку в военной форме, расположившегося в папином кабинете, как у себя дома. И еще – белье на веревке, натянутой в гостиной из угла в угол, через всю комнату, над печкой-буржуйкой. Сразу ясно – в нормальной жизни никто так поступать не будет.

«Почему печка называется “буржуйка”? – озадачился Макар новым словом. – Она же такая ржавая, в ней нет ничего буржуйского».

А действительно, почему? Я никогда над этим не задумывалась – буржуйка и буржуйка, страшная примета разрухи. Но детей вполне удовлетворило объяснение на следующем развороте: «Говорят, у буржуев нет теперь дров, чтобы топить плиту или обычную печь. Когда дров нет, в ход идут старые книги и журналы, мебель, доски от забора». Так вот куда пойдут книги из разоренного кабинета доктора Муромцева, аккуратно увязанные веревками и сложенные у печки...

– А почему дров нет? Разве нельзя было их купить? Или напилить самому в лесу?

– Потому что теперь все стало государственное, их просто арестовали бы за «хищение государственного имущества». А купить было ничего нельзя, продукты и вещи распределяли по карточкам.

(Это моим детям уже сложно понять. Рисунки, по-моему, гораздо доходчивее изображают ту странную жизнь.)

В истории про 37-й год ребят ждало новое недоумение: уже и единственную комнату Муромцевых разгородили шкафом на две части, и в малюсеньком закутке между шкафом и печкой поселилась молодая семья Штейнов с младенцем Фридрихом, плачущим по ночам (Маруся Муромцева вышла замуж).

«Вы только представьте себе, каково это – жить за шкафом?!» – патетически восклицала я. Но мои дети не могут себе это представить. Так же, как они не могут до конца понять, почему дети 30-х годов писали в газету письма с требованием расстрелять людей и зачем вырезали лица из фотокарточек. И слава Богу, что не могут понять и продолжают задавать вопросы. Я очень этому рада. Похоже, они сейчас действительно усиленно пытаются «сконструировать» в своих головах свой двадцатый век. Рождается какое-то очень живое знание.

Начиная читать новую историю, мы всякий раз буквально «под лупой» осматривали комнаты в старом московском доме. И вещи – передвинутые, разбросанные, испорченные – красноречиво излагали историю каждого десятилетия. То, что сороковые годы – это обязательно окна, заклеенные крест-накрест бумажными полосками, и черная тарелка репродуктора, известно практически всем. А вот про содержимое тюремного чемоданчика «врага народа» сталинского времени, про самодельные пластинки «на ребрах» из 50–60-х годов, про портрет бородатого Хемингуэя с трубкой и в свитере как заветное сокровище «шестидесятников» – нельзя прочесть ни в одном школьном учебнике по истории, об этом знают даже далеко не все взрослые. Между тем, это характерные «метки» на ленте времени, и хорошо, что их можно увидеть в «Старой квартире». Они незаметно и прочно создают у детей образ настоящего прошлого, такого, каким оно на самом деле было.

Еще одно наше читательское удивление – оказывается, в исторических катаклизмах вещи часто более живучи, чем люди. Игрушечную лошадку Николки Муромцева из 1914 года Аня нашла на антресолях в 1987 году, тогда как ее хозяин погиб на фронте в 42-м. До конца века доживут и часы с боем из дореволюционной гостиной. И великолепный красный диван, в течение века много раз переезжавший с места на место, доживет до 2002 года и станет одним из артефактов кафе «Старая квартира», которое откроют в бывшей коммуналке в начале уже следующего, XXI века. Так у нас возникла неожиданная тема для разговора: как это людям приходило в голову при голоде, арестах, войне сохранять, допустим, старинные игрушки? Ведь их можно было обменять на хлеб, мыло или еще что-нибудь насущное? А вот, оказывается, какой бы масштабной ни была историческая катастрофа, есть вещи поважнее, чем лишний кусок хлеба или мыла, – это человеческие воспоминания, переживания, память, человеческая душа, семья, любовь. И не все можно продать и купить. Дети задумались.

Возможность серьезного, искреннего и при этом предметного, наполненного фактами диалога с ребенком о непростом времени XX века покорила меня, как маму. А как преподаватель истории я теперь рекомендую эту книжку своим ученикам, причем не только пятиклассникам из Аниного класса, но и ребятам постарше. Потому что и у подростков часто нет цельной картины XX века. А в этой, на первый взгляд, детской книжке умело воплощено в рисунках и коротких текстах живое время, то, что обычно дети впитывают из домашних разговоров над семейными альбомами. Но, к сожалению, сейчас не у всех есть такие альбомы и такие разговоры.

Елена Литвяк