Папмамбук

Дэвид Алмонд: «Слова в книге должны быть собраны в таком порядке, чтобы они были похожи на заклинание»

Дэвид Алмонд 30 апреля 2023 5584

Когда я готовилась к этой встрече, я пыталась себе представить Дэвида Алмонда – как он выглядит, как разговаривает, что он за человек… И вот передо мной знаменитый писатель с мировым именем. Но он почему-то больше похож на моего дедушку. Он немного уставший, но его улыбка очень искренняя. Я очень волнуюсь, но чем дольше мы общаемся, тем уютнее мне становится.

‒ Уважаемый мистер Алмонд, я представляю детскую редакцию сайта «Папмамбук». Мне очень нравятся ваши книги, и я бы очень хотела расспросить вас о вас самом.

‒ Я вырос на северо-востоке Англии, в городе Феллинг, который расположен недалеко от Ньюкасла. Это маленький, ничем не примечательный индустриальный городок. Я жил на окраине, с одной стороны были дома, а с другой – пустошь. Родился я в самой обычной семье, ходил в самую обычную школу, но с очень малых лет я понял, что хочу быть писателем. И я даже помню наши детские разговоры с приятелями. Когда они спрашивали меня: «Кем ты хочешь быть?», обычно я отвечал, что хочу стать футболистом. Тогда многие хотели быть футболистами. Но однажды я вдруг задумался и сказал: «Я хочу быть писателем». И после этого я стал отвечать на этот вопрос только так. Некоторые удивлялись: «Писателем? Тогда, наверное, у тебя должно быть очень богатое воображение». И я тогда пришел в ужас, так как не понимал, что это такое – «богатое воображение». Позднее, когда я уже начал писать и много думал об этом, я понял, что в воображении нет ничего особенного, оно есть у каждого человека. Это самая обычная вещь. Даже когда мы думаем о том, что бы такого съесть сегодня на обед, это уже проявление нашего воображения.

И еще мне говорили: «Вот ты собираешься стать писателем. Но ты же живешь в маленьком городке. О чем ты будешь писать? О Феллинге?» А в результате произошла удивительная вещь. Чем больше я писал о Феллинге, тем больше мои книги читались во всем мире. Пару лет назад вышла книга «Полусущество из моря», которая еще не переводилась на русский язык. В ней есть рисунок, на котором изображена улица Феллинга времен моего детства. И даже виден проход, ведущий к типографии, владельцем которой был мой дядя. Я часто бывал там, когда был мальчиком. И как завороженный наблюдал за тем, как из типографского станка выплывают страницы. Они выглядели потрясающе! И это одна из причин, по которой я стал писателем – вот эти черные буковки на белой странице. Это очень красиво! Мне кажется, что я захотел быть писателем именно тогда.

‒ А было еще что-то, что на вас повлияло?

‒ Да, еще одно место оказало на меня тогда колоссальное воздействие. Это библиотека. Это было маленькое здание квадратной формы, набитое книгами. И оно находилось напротив того места, где мы обычно с друзьями играли в футбол. Я тогда хотел быть великим футболистом, но при этом, когда я приходил в библиотеку, я представлял себе, что вот я протягиваю руку, беру книгу с полки, и там будет написано «Дэвид Алмонд». И сколько я себя помню маленьким, каждый раз, когда я приходил в библиотеку, я твердил себе: «Там будет стоять моя книга. Там будет стоять моя книга». Потом я вырос и уехал из Феллинга. А несколько лет назад произошло замечательное событие. Меня пригласили выступить в той самой библиотеке. И вот я вошел в то самое здание, в которое приходил мальчишкой, протянул руку и взял с полки книгу. На ней было написано «Дэвид Алмонд». И десятилетний мальчик внутри меня закричал: «Да, у меня получилось!» Так что все началось в детстве.

‒ Читали ли вам родители вслух?

‒ Да, читали. Не очень много, но читали.

‒ А как ваши родители относились к вашему желанию стать писателем?

‒ Мой папа знал о таком моем желании, и он меня поддерживал. Мои родители давали мне свободу, чтобы я смог стать писателем.

‒ Я знаю, что вы в детстве писали рассказы. Сохранились ли какие-то ваши рукописные книжечки? И если да, то что они для вас сейчас значат?

‒ К сожалению, они не сохранились. Но для меня они значимы, потому что я знаю, что я это делал, я писал, я всегда хотел быть писателем. Многие дети пишут. И мне часто задают вопрос, когда вы начали писать. Практически все начали писать в детстве.

‒ Расскажите, пожалуйста, как вы пишете?

‒ Все эти книги – наполовину реальность, наполовину мое воображение. Там есть все, что было в моей жизни. И я помню, что когда я был маленьким, книги меня и завораживали, и пугали. Мне они нравились, я хотел, чтобы и у меня так получалось, но мне это казалось абсолютно невозможным. Они выглядели такими совершенными! И я понимал, что мои мысли и то, что я пишу, далеко от совершенства.

Но на самом деле книги – это такой фокус, который проделывают с рукописью издатели. И вот люди смотрят на изданную книгу и думают: какие совершенные мысли у Дэвида Алмонда! Но если бы мы все были само совершенство, нам было бы просто нечего делать. Во всяком случае, сочинять уж точно было бы не нужно! Однако в сердцевине любого творчества – именно несовершенство. И мои книги, которые в результате выглядят такими «совершенными», начинаются в моей далекой от совершенства голове. Человеческий разум – это потрясающая вещь. Наша голова, не такая уж большая по размеру, содержит в себе все то, что произошло с нами с момента нашего рождения. Все книги, которые мы прочитали, все места, в которых мы побывали, все люди, которых мы встречали. Мы даже можем думать о том, что произошло сто лет назад. Мы можем помечтать о том, что случится еще через сто лет. Мы можем смотреть на звезды, которые находятся очень далеко от нас. Наше сознание все это в себя вмещает.

И вот когда в моей несовершенной голове что-то зарождается, я беру вот такую тетрадку, с чудесными чистыми белыми страницами. Для кого-то такой чистый белый лист может выглядеть пугающе. Просто не знаешь, как к нему подступиться. Но его можно представлять себе и как приглашение к игре. И у меня есть мои игрушки: моя тетрадь и мой пенал со всем его содержимым. Вот, смотрите ‒ ручки, маркеры, точилки, красивые карандаши. Это и мои игрушки, и мои инструменты. И вместо того, чтобы садиться и творить, я начинаю делать вот такие почеркушечки. И страница превращается в место, где я играю. Это мои мысли, какие-то образы. И так я заполняю станицу за страницей. Мы же все знаем, что писательское творчество – дело непростое. А такой подход помогает эти сложности преодолеть и оказывается, что все не так уж и трудно. Как будто я снова становлюсь ребенком и играю. И тогда вдруг начинают возникать образы того, чего ты никогда не видел и не знал. Кажется, что рождается что-то новое. Я просто позволяю делать своей руке то, что она захочет. Именно так ко мне приходят идеи для книг, сюжеты. И я считаю, что играть – очень важно.

Так что все мои книги начинаются именно так. Конечно, потом наступает очередь компьютера. И тогда из этой кажущейся бессмыслицы начинает появляться какой-то смысл. Я начинаю набирать текст, потом его распечатываю, начинаю уже поверх этих страниц что-то писать, править, выбрасываю в корзину, переделываю, но при этом моя тетрадка все равно лежит рядом. И я наблюдаю за тем, как растет пачка напечатанных листов, потом я скрепляю их специальным зажимом. И вот наконец это уже становится похожим на книгу. Я даже веду календарь и подсчитываю, сколько слов я написал за день. А когда рукопись готова, я отсылаю ее издателям. И они уже превращают мои почеркушки в книгу. И вот тогда люди говорят: «Это выглядит потрясающе!» Но они же не видят всей моей внутренней кухни. Я очень люблю этот процесс превращения несовершенства в совершенство. Вот так и получаются мои книги.

‒ А как вы начали писать для подростков?

‒ Став взрослым, я решил: раз уж я взрослый и образованный человек, то и писать я буду для взрослых образованных людей. Но вот однажды я шел по улице и что-то такое почувствовал в голове, как будто мне что-то диктуют. И это было начало книги «Скеллиг». И когда я записал первые полстраницы, я вдруг понял, что это – лучшее из того, что я когда-либо писал. Все, что я делал до того, просто вело меня к этой книге. Я вдруг осознал, что это книга не для взрослых, а для детей. И в этот момент я почувствовал удивительную свободу. Передо мной открылся новый мир. На книгу, которую я написал до «Скеллига», у меня ушло пять лет. И ни один издатель не хотел ее брать. «Скеллига» я написал за семь месяцев. И первый же издатель, которому я ее показал, издал ее. На сегодняшний день она переведена на 45 языков. И она уже стала пьесой, оперой и фильмом. И если бы я тогда, когда меня никто не печатал, перестал писать, то всего этого не случилось бы.

Меня часто спрашивают, что нужно, чтобы стать писателем. Нужно просто продолжать писать. Нужно быть толстокожим, немножко туповатым, потому, что многие будут говорить, что тебе не стоит этим заниматься. Нужно просто повторять про себя: «У меня все получится!» Сейчас я пишу много книг, которые читают и дети, и взрослые по всему миру. И я хочу отметить, что для меня было очень важно, что я начал писать для детей, я обрел удивительную свободу. Я пишу для детей – для людей, которые понимают, что они не всё знают, не всё понимают, что они несовершенны, что они развиваются.

‒ Что, по-вашему, самое главное в книге для подростка?

‒ Книга для подростка, как и любая другая книга, должна быть хорошо написана, в ней должен быть интересный язык, но самое главное заключается в том, чтобы она попала внутрь, в сознание, в душу читателя.

‒ И как она туда попадает?

‒ Слова в книге должны быть собраны в таком порядке, чтобы они были похожи на заклинание. Тогда даже самое тяжелое воспринимается как прекрасное.

‒ Когда я читаю ваши книги, я чувствую, что вы помните, как это – быть ребенком. Вы вкладываете в них что-то из своих детских воспоминаний?

‒ Я думаю, что да. Да. Иногда я даже делаю это осознанно. И когда я перечитываю свои книги, я вижу целые пласты из переживаний своего детства.

‒ Вы когда-то упоминали, что не любите школу. Почему?

‒ Лет до двенадцати школа мне нравилась. Просто я не нравился школе, и школа в результате перестала нравиться мне. В школе мне всегда давали понять, что из меня ничего путного не выйдет. Ну, сейчас школы стали намного лучше, чем раньше.

‒ Какое-то время вы были учителем, а потом уехали в Норфолк и стали писать. Вам не было страшно все бросить ради творчества?

‒ Нет. В тот момент я чувствовал себя очень свободным человеком. Хотя некоторые говорили мне: «Ты спятил!» Но я очень хотел писать, очень давно к этому стремился и считал, что время для этого пришло.

‒ После возвращения в Ньюкасл вы работали коррекционным педагогом. Расскажите, пожалуйста, об этом. Почему это было для вас важно?

‒ Мне это очень нравилось, хотя это было непросто. Мне всегда были интересны люди, которые иначе воспринимают этот мир, которые испытывают сложности в овладении языком, у которых есть проблемы с чтением, с письмом. Мне было очень важно понимать их. Мне кажется, это самое важное в преподавании – понимать своих учеников.

‒ А как относится ваша дочка Фрея к вашему творчеству? Писали ли вы что-то специально для нее?

‒ Обычно она просто говорит: «Ну да, это мой папа написал». То есть она очень спокойно относится к моему творчеству. Я для нее в первую очередь просто папа. И это очень здравый, с моей точки зрения, подход. Специально для нее я написал две книги. Первая – это книжка-картинка. Фрее было тогда три года. И я решил: раз уж я писатель, почему бы мне не написать книжку для моей маленькой дочки. А когда ей было уже восемь, я написал «Мой папа – птиц». Сначала это была пьеса, но я переделал ее в книгу специально для дочки. Я очень хотел написать для нее книгу с картинками. Люди почему-то считают, что когда дети становятся старше, им уже не нужны книжки с картинками. Но я с этим не согласен.

‒ А как вы относитесь к театральным постановкам по вашим книгам?

‒ Я очень люблю эти постановки. Я сам сделал адаптацию «Скеллига» для сцены. И с каждым годом я все больше вовлекаюсь в театральные проекты. Я люблю работать с режиссерами, актерами, музыкантами и сценографами. И мне очень нравится наблюдать за тем, как меняется книга, когда она превращается в сценическое произведение. В этом году я сделал сценическое воплощение одной моей книги, которая еще не переведена на русский, и сам там очень сильно все поменял. Добавил новых персонажей, новые сцены. С книгами такое случается. Кажется, что это такая священная корова, в которой ничего нельзя менять. Но она же меняется каждый раз, когда ее кто-то читает. Она рождается каждый раз в уме читателя. Так что сценическая версия – это просто еще одно прочтение, еще одна версия среди великого множества других.

Я сотрудничаю с театрами, пишу пьесы. Сотрудничаю с музыкантами, с самыми разными творческими людьми. И мне кажется, что я научился этому именно у молодых. Для них нет ничего необычного в комбинировании разных видов искусств, превращении одного в другое.

Сейчас я пишу роман и пьесу, которая, я надеюсь, будет поставлена следующим летом. А еще я работаю с одним фолк-музыкантом, и скоро мы с ним поедем в турне. В общем, я много чем занимаюсь.

‒ А если что-то такое, о чем вы бы хотели спросить ваших читателей?

‒ Мне бы очень хотелось узнать, что они представляют там, у себя в головах, когда читают мои книги. Какие образы у них рождаются. Мне бы очень хотелось узнать, как они представляют себе Скеллига, что он для них такое. Потому что я и сам не знаю, кто он такой.

Беседу вела Анна Клыкова
Фотопортрет Дэвида Алмонда Дарьи Доцук

Редакция сайта «Папмамбук» выражает признательность Британскому Совету, издательству «Самокат» и переводчице Ольге Варшавер за то, что это интервью стало возможным.

Еще одно интервью с Дэвидом Алмандом на нашем сайте

_______________________________________

Анна Клыкова, обладатель диплома «Читатель с большой буквы, член детской редакции «Папмамбука», 12 лет, г. Москва