Не могу сказать, что люблю рассказы о животных, а Ян Грабовский пишет именно «ребятам о зверятах». Но его истории подкупают цельностью изображенного в них мира - прочного, уютного, покоящегося на китах доверия, уважения и дружбы. Его ценности – ценности живого сердца, отзывчивого и внимательного. От подобных рассказов как-то не ждешь библейских аллюзий, однако противопоставление «живого сердца» и «губки, пропитанной уксусом и желчью» введено автором. Впрочем, не читая по-польски, не скажешь точно, автором или переводчиком, тем более таким, как Борис Заходер. Остается только предполагать и слушать голос того, кто рассказывает нам о зверье самом обыкновенном: о кошках и собаках, о галке и белке, о вóроне и волке, о коне и ослике.
Далеко ходить не надо, все под рукой: цирк – на дворе, университет – на ясене перед домом, столовая для птиц – в стенной нише... Европа – и та прямо в доме, а хлопот с этой Европой немало: то часы уронит, то банку с рыбками разобьет. Все не как у людей, жалуется тетка Катерина, которая никак не может примириться с чудным именем кошки. Но если в городе и посмеиваются, кому какое дело? Дело пана Яна – видеть и слышать, понимать и рассказывать.
Грабовский не пишет сказок о говорящих животных, хотя и вкладывает в пасти и клювы своим героям человеческие слова – как иначе людям объяснишь, что видишь и слышишь?
Вот ворон принес хозяину прекрасную, собственноклювно пойманную лягушку, положил на стол: «Пожалуйста! – говорил он мне. – Это тебе. Делай с ней все, что хочешь!» А вот котенок наблюдает за часами с маятником: «Блестит и танцует! Интересная штука. Впервые вижу!» – «Киска, а ну-ка, брысь со шкафа!» – говорю котенку. Киска посмотрела на меня с презрением: «Будет мне еще тут мешать, когда у меня такое интересное дело!»
Объяснить что-то людям не так просто, приходится кричать, лягаться, бить клювом и крыльями, прятать вещи, прыгать вокруг и тащить за собой. Не каждый готов и собрата-человека выслушивать, не то что разгадывать, почему зверь так себя ведет.
Между собой животные тоже разговаривают. Вот соседский пес Лорд не дает кошке Европе подойти к мискам с едой: «Ты зачем? Не трррронь! Пошла вон!» И раз даже укусил ее. Европа закричала. Тут за нее вступился Тупи. «Наш кот, – говорит он Лорду, – или не наш?» «Ваш, но нечего ему тут вертеться!» – «А миска твоя?» – «Моя!» – «Ах, так?!» – крикнул Тупи, и в мгновение ока Лорд очутился на земле вверх ногами. «Ай-ай, больше не буду!» – скулил он. «Смотри у меня», – пригрозил Тупи и пошел прочь».
Доверчивая моя дочка так и спросила: «Откуда он узнал, что так было?» Откуда узнал? Да они сами ему рассказали, а он смотрел и слушал внимательно.
Надо заметить, что дикие звери, попавшие в дом, таких пространных речей не ведут. Они все-таки из другого мира, даже белка, не говоря уже о волке. Недаром рассказ о нем, открывающий сборник, называется «Ооо! Ууу! Ах!» Вот его слова. Цоканье белки Юлы автор переводит всего только раз. Они сами по себе, немножко особняком, какими бы любимцами ни были. К цирку на дворе они, собственно говоря, и не относятся. Какой уж тут цирк – передушенные все до единой курицы, загрызенный соседский доберман. Грабовский вполне серьезен. Его герои – и звери, и дети – совсем не похожи на приторно-прелестных котиков и зайчиков. Бедовые, умные, упрямые – всякие, только не приторно-сладкие. Они озорничают, бедокурят, не дают никому прохода и, бывает, на время становятся полновластными господами на дворе. При этом маленькая Эдитка укрощает петуха-разбойника, который весь дом в страхе держит, ей даже удается взрослых с ним немного примирить, а мальчишка Ромка, никак не преуспевающий в учебе, объясняет, чем кормить галчонка.
О детях, как и о животных, Грабовский пишет с нежной иронией: племянница Крися – «дама в вашем возрасте», «Вгения» – «столичная штучка», «моя щербатая дама». Все его рассказы адресованы им, и со слушателями ведется живой диалог: «Видали такую чудную погодку? Видали?.. Слыхали такие вопросы?.. Вы ведь ее понимаете, правда?.. Пусть тот, кто без печали расставался с другом, бросит в нее за это камень! Виноват, я хотел сказать – носовой платок». Совершенно по-детски он ругает начальника почты «маринованной селедкой». Он никого не идеализирует, даже котенка, почти все его герои – от волка до петуха – по-своему опасны. Не менее опасны, чем люди, большие и малые, но когда речь заходит о человеке, который может просто так убить живое существо, тут уж не до иронии, ей на смену приходит горечь и меняется стиль. Начальника почты только что бранили маринованной селедкой, пока его пальба в небо никому не причиняла вреда. Но рассказчик – взрослый, он знает, чем чревата эта пальба, и тут же говорит о любителе так разгонять птиц, как о человеке, «у которого вместо сердца в груди губка, пропитанная уксусом и желчью». Он потом еще вернется к этому образу, когда начальник почты пристрелит галку.
В каждой истории Грабовский рассказывает о тех, «кто жил с нами и любил нас». Хотя он как никто другой знает, что «даже самое теплое и ласковое письмо никогда не заменит нам того, кого мы любим», и его рассказы – такие письма о них. Его истории не только дают возможность почувствовать след тепла и ласки, они заставляют оглянуться вокруг себя и увидеть тех, кто рядом, кто тоже нуждается в любви и ласке, а может, готов сам подарить ее.
Дарья Маркова
_________________________
Другие книги Яна Грабовского: