Ольга Бухина: «Набоков отправил Аню в кроличью нору под воображаемой Россией…»  Ольга Бухина – переводчик. Среди наиболее известных переводов – «Наследство рода Болейн» Филиппы Грегори, «Тайна Лунной Долины» Элизабет Гоудж, произведения Мэри Стюарт, книги из эпопеи К. С. Льюиса «Хроники Нарнии».

Когда в первый раз читаешь набоковский перевод Льюиса Кэрролла, кажется, что это какой-то очень странный подход к «высокому искусству» перевода. Однако, вчитываясь в текст, начинаешь ощущать его именно кэрролловскую (чуть приправленную набоковской) звонкость и задорность. Тогда становится понятно, что этот литературный эксперимент вполне правомочен (Набоков – великий экспериментатор в области и стиля, и сюжета).

Дело не только в имени героини и в том, что в набоковском переводе у нее получается смешная вариация на тему русского стишка «Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда» вместо английской поэмы «How doth the little busy bee». Борис Заходер, между прочим, тоже перефразирует «Дети в школу собирайтесь, петушок пропел давно», и все три варианта одинаково «нравоучительны». Нина Демурова (тщательная, абсолютно точная Демурова) просто переводит кэрролловский стишок-пародию. В результате у русскоязычного читателя не возникает никаких ассоциаций, потому что стишок – незнакомый, да и нравоучение пропадает. «Скажи-ка, дядя, ведь недаром» удивительным образом сочетает в себе пародию на «Бородино» и перевод кэрролловского «Father William». А уж набоковское «Как дыня, вздувается вещий Омар» вообще совершенно очаровательно. Да, это игра, но разве не вся книга Кэрролла – игра?

Отправив Аню в кроличью нору под воображаемой Россией (вместо воображаемой Англии), Набоков ничего не изменил в плане абсурда и чувства юмора – главных составляющих прозы Кэрролла. А то, что Белого Кролика зовут Дворянин Кролик Трусиков – так это забавнее, чем Б. Кролик. И история Вильгельма Завоевателя ничем не суше (во всех смыслах этого слова), чем история Владимира Мономаха. Заходер пишет в своем предисловии, что он мечтал назвать книгу «Аленка в Вообразилии», или «Аля в Удивляндии», или «Алька в Чепухании». Не решился, в отличие от Набокова, которому смелости не занимать.
Разные переводы создают как бы непрерывный ряд: старинный «Соня в царстве дива» (который, увы, читать не довелось); чудный и очень простой перевод Александра Оленич-Гнененко, который я читала в детстве; «академический» Демуровой (стихи переводили Маршак и другие) – совершенно необходимый, без него не представишь себе истинно английского Кэрролла; вольный набоковский; и множество других, хороших и не очень.

Я не думаю, что имеет смысл читать «Алису» только в набоковском переводе/переложении. Эта книга столь сложна и многопланова, что в идеале ее надо читать в нескольких переводах, чтобы составилось некоторое стереоскопическое видение. А уж какое удовольствие – посидеть и посравнивать разные переводы с оригиналом (и между собой)! Но в давнем споре, что лучше – русификация или вестернизация, правых и виноватых нет, есть только талантливые и бесталанные.

Григорий Кружков: «Набоков и Кэролл как будто созданы друг для друга…»  Григорий Кружков – поэт, эссеист, переводчик; лауреат Государственной премии Российской Федерации по литературе. Переводил Томаса Уайетта, Джона Донна, Джона Китса, Уильяма Йейтса, Джеймса Джойса, Роберта Фроста, Уоллеса Стивенса, Спайка Миллигана и др. Ему принадлежат переводы поэмы Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка» и стихотворения Редьярда Киплинга «За цыганской звездой», ставшего в России народной песней благодаря кинофильму «Жестокий романс».

Разговор об «Ане в Стране чудес» – это разговор о вариативности перевода. Уверен, что ни в одной стране мира Кэрролл не издается так часто, как в России. Я попробовал сосчитать, сколько разных изданий предлагает интернет-магазин, дошел до 60-ти и сбился со счета. Конечно, это не 60 разных переводов, но переводов тоже немало.

Теперь о том, почему переводят, переводят и вновь переводят. Существует мнение, которое часто выдается за аксиому, что переводы устаревают и каждые 50-70 лет должны заменяться на новые. Это не так. Плохие переводы действительно устаревают, причем не через пятьдесят лет, а уже на следующее утро. Но талантливые переводы не стареют, – наоборот, они покрываются благородной патиной времени.

Впрочем, каждый случай – особый. Я не понимаю, зачем заново переводить, скажем, рассказы Эдгара По после тех переводов, которые подписаны именами Ирины Бернштейн, Виктора Хинкиса, Владимира Рогова и др.; не только лучше, но даже близко к тому уровню сейчас никто не переведет. Если вывернуться наизнанку и сделать почти так же, получится только никому не нужное умножение сущностей, и только.

Но я хорошо понимаю, почему будут переводить вновь и вновь «Алису», сонеты Шекспира и т.д. – то есть такие произведения, которые дают возможность разных решений, разных интерпретаций и, главное, которые все время кажутся «недотянутыми» по сравнению с оригиналом, вызывая ощущение долга нашего языка по отношению к языку оригинала.

Набокову было, кажется, только 22 года, когда он перевел «Алису», и все-таки это Набоков, а это Кэрролл – они как будто созданы друг для друга. «Алиса» и «Лолита» – сколько об этом рассуждали, сравнивали, да все вкривь и вкось. А изощренный, логический ум – того и другого? Задачки, которые Кэрролл сочинял во время бессонницы, и шахматные задачи, которые по ночам придумывал Набоков? А поиски таинственного похитителя Лолиты во второй части романа – разве это не «история с узелками»?

Правда, легкости, легкомысленности, которая необходима для поэзии нонсенса, у Набокова немножечко не хватает, и стихи в книге, в целом, переведены им слабовато. Хотя одно есть симпатичное:

Крокодилушка не знает
Ни заботы, ни труда.
Золотит его чешуйки
Быстротечная вода.

Почему не Алиса, а Аня? Тут интересно подумать о семантическом ореоле этого имени в русской литературе. В конце XIX века вспоминается прежде всего «Анна на шее» и Анна Каренина. Обе, конечно, обаятельные дамы, но их обаяние совсем иного рода, чем у Алисы. Далее, Анна Ахматова, новая звезда русской поэзии (как убедительно показано А. Кушнером, во многом на Анне Карениной замешанная). Дальше – советская неразбериха, срыв, Аннушка, которая разлила масло... Аня в Стране чудес затесалась сюда совсем некстати.

А перевод в целом? Он совсем неплохой, главное – ясный, простой, простодушно разрубающий все узлы английских пазлов. Вполне подходит для детей и сейчас. А для фанатов Кэрролла, безусловно, русский деликатес. Вроде гурьевской каши в кафе.

Ольга Варшавер: «В «Ане…» Набоков умудрился сделать все ошибки молодых переводчиков …»  Ольга Варшавер – переводчик. Среди наиболее известных переводов произведения Тома Стоппарда, Айрис Мёрдок, Нила Лабьюта, Элинор Фарджон и Дэвида Амонда, Доктора Сьюза, Кейт ДиКамилло.

Мое знакомство с «Алисой» началось в детстве, лет в семь, с перевода Демуровой, он тогда только вышел. Правда, своих непосредственных впечатлений я не помню. Помню только, что был какой-то шлейф, аура, что положено было трепетать. От кого из окружавших меня людей исходил этот трепет, я тоже не помню. В подростковом возрасте я прочитала книгу в оригинале, на английском. И, хотя к страстным поклонникам Кэрролла я себя не отношу, эта книга, безусловно, для меня важна. По удивительному совпадению именно с благословения Нины Михайловны Демуровой я начала – уже после окончания института – переводить, причем в основном детскую литературу. Так что, как ни крути, «Алиса» для меня – произведение знаковое.

Набоковский перевод – «Аня в Стране чудес» – попал ко мне, когда я уже была взрослой. Для советского читателя он, как и другие произведения Набокова, был долгое время недоступен. Вообще Набокова я очень люблю. Но, при всей любви к нему, на «Ане в Стране чудес» я сразу поставила крест. Здесь он умудрился сделать буквально все ошибки, которые встречаются у молодых переводчиков. Главный недостаток «Ани…» – очень тяжелый синтаксис, громоздкие предложения. Набоков оказался в плену английской фразы, ее структуры. Многие конструкции – просто калька с английского. В собственных текстах Набокова таких предложений нет. Там он демонстрирует виртуозное владение родным языком.

Огрехи перевода возникли, конечно, из-за отсутствия опыта. Книга вышла в 1923 году, Набокову в то время было 24 года. Первый его роман появился тремя годами позже. И, мне кажется, он не вполне осознал задачу переводчика, решил, что достаточно просто передать гениальное содержание. В общем, не воссоздал Кэрролла по законам русского языка. А мог бы…

Но, какова бы ни была моя оценка «Ани в Стране чудес» в целом, надо отдать Набокову должное: в этой книге масса лексических находок. Он придумал много занятных словечек, очень интересно перевел стихи. То есть в «Ане…» уже, безусловно, чувствуется набоковский талант, который проявится несколько лет спустя.

Впрочем, переводить на русский Набоков больше ничего не брался, кроме собственных текстов, –«Лолиту» перевел, например. Она сначала была написана по-английски. Это, по счастью, совсем другая история.

Евгения Абелюк: «В переводе Набокова книжка “обрусела”…»  Евгения Абелюк – филолог, заслуженный учитель РФ, автор множества книг, в том числе «Истории русской литературы XX века» (в соавторстве с К. М. Поливановым) и книги "Таганка: Личное дело одного театра" (в соавторстве с Е. Леенсон, при участии Ю. Любимова).

Художественный эксперимент, словесная игра, игры ритмические, композиционные и т.д. – для большого искусства вещь очень важная, можно сказать, принципиальная. Другое дело, что обнаруживать такие игры и их «правила», уметь их оценивать – удел сформированного вкуса тренированного читателя. В мировой литературе есть книжки, которые целиком построены на игре и ради этой игры и существуют. На первом месте здесь, конечно, знаменитая «Алиса».

Л. Кэрролл играет словами – «каламбурит», сталкивая разные значения одного и того же слова. Поговорки «Безумен как мартовский заяц», «Улыбается словно чеширский кот», «Котам на королей смотреть не возбраняется», «Глупа как устрица» оживают под его пером и превращаются в развернутые эпизоды сказки. Играет писатель и сюжетом, то и дело парадоксально разворачивая ход событий. И в самом деле, завязка сказки никак не подготовлена, все начинается как будто «с ничего»: если герои народных сказок отправляются в путь-дорогу по какой-то очень важной причине, то Алиса – «сгорая от любопытства». И вообще ни один из эпизодов «Алисы» не мотивирован предшествующим действием. Как это обычно бывает в сказках, героиня проходит испытания, однако исход этих испытаний никак не зависит от того, сумеет ли, например, героиня ответить на вопросы гусеницы. Тут все наоборот: Алиса не ответила ни на один вопрос, и все же получила волшебный гриб. Пожалуй, странная сказка Л. Кэрролла больше похожа на игру в «чепуху», в которой отдельные части рассказа не связаны между собой. Конечно, нелепости сказки выросли на благоприятной почве английского фольклора и поэзии Эдварда Лира, которого Кэрролл очень любил.

Словом, «Алиса» предоставляет читателю возможность постоянно обнаруживать разнообразные игры и радоваться этим находкам. Конечно, самую большую радость доставляет чтение на языке оригинала. Но и перевод позволит читателю пережить минуты счастья. Если только он выполнен человеком, с упоением играющим в игры, изобретенные автором «Алисы». А таких переводов немало. Можно сказать, что по мотивам «Алисы» было создано множество других, новых «Алис», тоже замечательных. В какой-то мере они передают находки Л. Кэрролла, и в очень большой – совершенно оригинальные придумки их авторов.

Из более чем двадцати переводов «Алисы» на русский язык проверку временем прошли лишь немногие. И среди них перевод Владимира Набокова (1923).

В его переводе книжка во многом «обрусела». Мало того, что Алиса стала Аней, Мэгги превратилась в Асю, Пат в Петьку, а ящерица по имени Билль – в Яшку (последнее кажется особенно резонным, в духе игры со звуками: ящерица Яшка). Белый Кролик оказывается у Набокова дворянином (причем с совершенно недворянской фамилией – Трусиков), и потому к нему обращаются не «Ваша Честь» (как у Н. Демуровой) и не «Ваше Вашество» (как у Б. Заходера), а «ваше благородие». Варенье в Стране чудес едят не экзотическое апельсиновое, а вполне родное клубничное. Улыбающийся Чеширский кот оказывается Масленичным (конечно потому, что «не все коту масленица»). Самая «сухая» история Мыши, которую та рассказывает насквозь промокшему обществу искупавшихся в луже, посвящена не Вильгельму Завоевателю, а Владимиру Мономаху. Правда она, так же как у Л. Кэрролла, напоминает рассказ из скучного учебника (и перед нами снова каламбур: «сухая» история оказывается «скучной, неинтересной»). Адрес, по которому Аня собирается отправить своим внезапно удлинившимся ногам сапоги, напоминает реальный адрес дореволюционной России:
Госпоже правой ноге Аниной
Город Коврик Паркетная губерния.

Конечно, у других переводных «адресов» – своя прелесть. Особенно мне нравится вот этот заходеровский адресок:
Алисин дом
Ул. Ковровая дорожка (с доставкой на пол)
Госпоже Правой Ноге в собственные руки.
И все же, согласитесь, у Набокова получилось тоже интересно.

А как вам нравится «игра в куралесы»? Вы скажете, что у Кэрролла не было такой игры? Да, там был «бег по кругу». Но разве не напоминают вам «куралесы» знакомое «куролесить», т.е. проказничать? Не случайно же Набоков говорит, что на «куралесах» придется «вертеться». Словом, «чем дальнее, тем странше» (это тоже цитата из перевода Набокова, которой у Н. Демуровой соответствует «Всё страньше и страньше», а у Б. Заходера – «Ой, всё чудесится и чудесится»). Но ведь это и требуется от перевода «Алисы», не так ли?

Особую прелесть набоковского варианта составляют стихотворные пародии. Тут и «Птичка божия не знает / Ни заботы, ни труда…» из пушкинских «Цыган», у Набокова превратившаяся в «Крокодилушка не знает / Ни заботы, ни труда…», тут и знаменитая лермонтовская строчка «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…», получившая неожиданное продолжение: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром / Тебя считают очень старым…». Они написаны на хрестоматийные стихи русских поэтов. А ведь их узнавание – еще одна увлекательная игра, не правда ли?

Так что как бы иногда ни ругали перевод Набокова, я рада новому его переизданию.