То папа вместе с кротами копает яму, ведущую в недра земли – туда, где спит огромный сом, который не должен проснуться. Проснется сом, шевельнется – и случится землетрясение. Только папа и знает, как этого не допустить: надо спеть сому колыбельную. Папа знает одну очень хорошую колыбельную… То папа плывет на лодке к повелителю грома и молнии Тарараху: нужно доставить ему воды ‒ в городе так давно не было дождя… А однажды папа встретил медведя с волшебной шляпой: стоит накрыть этой шляпой какое-нибудь растение – и оно расцветает. И папа с медведем всю ночь бегали по городу и помогали наступлению весны…

Каждая такая история не только увлекательна, но и поэтична. И я подумала, что хорошо бы прочитать одну из сказок, объясняющих папино отсутствие, для нашей рубрики «Папмамбук читает вслух».

У этой рубрики много разных задач: это и «школа домашнего чтения вслух», и материал для совместного просмотра малышей и взрослых, и способ познакомить читателей из дальних регионов с книгой (которая, возможно, для них недоступна), и попытка привлечь к книге потенциальных покупателей. Для чтения вслух мы обычно выбираем не слишком длинные истории, которые укладываются в формат семи-восьмиминутного ролика. Но можно и из объемного текста прочитать небольшой законченный отрывок: взрослому зрителю он позволяет составить впечатление о книге в целом, а для маленького ребенка является самостоятельной историей.

И я подумала, что в книге Нобуко Итикавы есть рамочный сюжет, объединяющий четыре, на первый взгляд, автономные истории. Если прочитать одну из них, то чем же это не сказка для видеоролика? Ребенок с удовольствием эту сказку послушает и посмотрит.

Я выбрала сказку (ту, в которой папа с медведем с помощью шляпы помогают наступлению весны), мы сняли ролик – и вдруг оказалось, что этот ролик… не то что «невозможно смотреть». Нет, его вполне можно смотреть. Но он совершенно не дает представления о книге, которую мы хотели представить зрителю. Точнее, дает искаженное представление: из-за того, что этот фрагмент «вырезан» из книги, что он вдруг получает автономию как самостоятельная сказка, разрушается его смысл. Не повествовательный – эмоциональный.

Просмотрев готовый ролик, я вдруг поняла, что история о том, как папа с медведем помогали наступлению весны, – не совсем об этом. Как и история про сома, которому папа вместе с кротами поет колыбельную, – тоже не совсем об этом; и история о том, как папа плывет на небо…

Колыбельная, с помощью которой папа спасает мир, изначально обращена к Ацу: «Спи спокойно, Ацу…». Но папа поет ее сому.

Так и поет:

– Спи спокойно, Ацу,
Этой ночью сны
Будут очень мягкими,
С запахом весны.

Крот, муравей и червяк, которые в этой истории составляли компанию папе, немного переделывают начало. Они хором поют: «Спи спокойно, мальчик….» А вот папа… Может быть, он отдает сому то, что принадлежит его сыну?

И на небо папа не один плывет в лодке. Он плывет вместе с маленьким мальчиком. («Мне показалось, что он постарше, чем ты. Но все равно слишком мал…») Этому мальчику папа показывает, как следует грести. На словах он в это время обращается к Ацу: «Ацу, а ты знаешь, что с точки зрения гребца лодка двигается задом наперед?..» Но на деле все это происходит на глазах другого мальчика – пусть необычного, волшебного, приходящегося сыном повелителю грома и молнии, – но другого. К Ацу папа опять опоздал. И в бейсбол папа играет с енотами. Пусть у этой игры необычное назначение – забрасывать звезды на небо, – но Ацу, видимо, тоже любит играть в бейсбол. Когда команда енотов бросает папе вызов, он отвечает: «Мы с Ацу – отличная команда».

Самая последняя сказка (та, которую я прочитала для ролика) кончается словами:

«Ацу, завтра утром встанем пораньше и пойдем в городской сад.

Хорошо?

Я покажу тебе первые весенние цветы. Ведь это я помог им распуститься!

Ну да, и на дерево ты обязательно залезешь.

Спокойной ночи, Ацу.

До завтра!»

Почему же, прочитав эти слова, ты вдруг ощущаешь комок в горле? Почему тебе хочется плакать?

Не потому ли, что ты почти знаешь: этого не будет. Завтра папа, скорее всего, тоже придет очень поздно. Тебе словно передается главная эмоция героя книги – не папы, конечно, а мальчика, Ацу: как же он скучает по своему любимому папе! По папе, у которого почти нет на него времени.

Кстати, почему мы решили, что книга состоит из историй, рассказанных папой? Потому что они рассказаны от папиного лица? Но ведь это Ацу засыпает с мыслью: «Где же сейчас папа? Что он делает?» Может, это Ацу придумывает «странные» увлекательные объяснения папиному отсутствию? Ведь очевидно, что истории эти сновидчески абсурдные. И, очевидно, опираются на детский опыт общения с папой. В них воспроизводятся разные папины инструкции: как грести, как лазить по деревьям, как копать. Папа когда-то учил мальчика чему-то, и это врезалось в детскую память.

А вечно занятый усталый папа… Как-то сложно представить, что, приходя с работы, он присаживается на кровать к спящему ребенку и рассказывает ему истории, которые тот не услышит.

Именно поэтому эти сказки такие странные. И поэтому так важны заключительные слова каждой истории.

В истории про сома папа говорит: «Вот почему я вернулся так поздно. И не только я – припозднились и папа крот, и папа-муравей; и папа-червяк тоже приполз домой позже обычного. Ты уж прости меня, Ацу! Не сердись!

Ацу... Ацу? Ты заснул?»

(Конечно, заснул – еще до прихода папы.)

И каждая история заканчивается обещаниями, вроде: «А знаешь, давай потренируемся прямо завтра? Только ты и я?..»

Но когда придет это «завтра»?

Зачин с отсутствующим папой только на первый взгляд – рамочное построение. На самом деле он определяет сквозную эмоцию текста. И с каждой новой историей эта скрытая за жизнерадостным сновидческим сюжетом эмоция усиливается, нарастает – и приводит взрослого читателя к концу с комом в горле.

Но мне, тем не менее, кажется, что главной движущей эмоцией повествования является все же не вина взрослого, а детская тоска по отсутствующему папе.

Вся книга в целом преисполнена еще и детской любовью, и желанием простить папе его отсутствие. Собственно, истории с их абсурдистскими приключениями и есть такое прощение, прощение-объяснение. Поэтому они еще и лиричны, поэтому в них и сквозит пронзительная грусть.

Такое «непрямое» выражение эмоций и их сложная многослойная «упаковка», как мы догадываемся, присущи японской культуре. И сохранение этой сложности при переводе на русский язык – безусловная заслуга переводчика Елены Байбиковой.

Другая удивительная особенность книги «Когда папа приходит поздно…» в том, что она обладает целостностью, которая в буквальном смысле не позволяет «отделять» какие-либо части.

Эта детская книга, при всей своей кажущейся простоте, учит своих читателей сложной настройке на текст и работает на «утончение слуха» ‒ не только детей, но и взрослых. Взрослые ведь тоже часто оказываются перед дилеммой – обидеться и тосковать или простить, «отправив» кого-то из близких в сказочную ссылку.

Но можно просто открыть книгу «Когда папа приходит поздно…» и разделить с автором его прощающую грусть.

Марина Аромштам

________________________

Интервью с переводчиком Еленой Байбиковой