Марина Аромштам: Юля, первый вопрос – к вам. Расскажите, как к вам попала книга Ульфа Старка и почему вы решили сделать по ней театральную постановку?

Юлия Беляева (режиссер): Моей дочке сейчас двенадцать. Она любит читать. Правда, не все подряд. Некоторые классические произведения я читаю ей вслух, потому что самой ей трудно их воспринимать. А вот книги издательства «Самокат» она очень любит, и с какого-то момента Ульф Старк стал нашей общей любовью. Мы обе прочли «Чудаки и зануды». Я видела, как это чтение мою дочку захватило. Мне самой книга тоже очень понравилась, и я вдруг подумала, что она невероятно сценичная, прямо просится на сцену. Кроме того, что эта книга говорит о чрезвычайно важных вещах и в ней показаны невероятно живые и интересные характеры, она еще и очень динамичная. Она просто насыщена разными событиями! И я решила сделать по ней инсценировку. Я предпочитаю делать инсценировки сама: пока ее пишешь, половину спектакля придумаешь.

Марина Аромштам: Но создание инсценировки всегда предполагает определенную интерпретацию, которая диктует отбор материала. Может, идея спектакля и вырастает из книги, но это уже другое произведение. Что для вас в результате оказалось самым важным в книге?

Юлия Беляева: Для меня центральными стали две линии. Во-первых, проблема принятия себя главной героиней, девочкой Симоной. Симона живет в ужасно дискомфортном мире и самой себе кажется «неправильно устроенной». Даже на вопрос «Кто я?» она не может дать понятный ответ. А по ходу сюжета ее еще и принимают за мальчика… Во-вторых, линия дедушки, у которого все это уже в прошлом. Он уже через все прошел, и для него сейчас главная задача – принять свою грядущую смерть как итог жизни, как вершину согласия с самим собой. И эти линии – линия ищущей себя Симоны и линия уходящего дедушки – пересекаются.

Марина Аромштам: То есть главной для спектакля вы сделали проблему принятия себя?

Юлия Беляева: Я так прочитала книгу, так поняла автора. Конечно, каждый читает по-своему. Но для меня именно эта проблема стала центральной. И я постаралась воплотить ее на сцене. Конечно, в сценической версии мне пришлось пожертвовать некоторыми яркими эпизодами из книги. Но нельзя объять необъятное.

Марина Аромштам: А как актеры, занятые в спектакле, отнеслись к «материалу»? Они же не только с инсценировкой познакомились? Они же сначала книгу прочитали? Или нет?

Павел Гребенников (актер): А бывает иначе?

Марина Аромштам: Бывает по-разному.

Юлия Беляева: Актеры, занятые в этом спектакле, книгу прочитали.

Павел Гребенников: Для меня это была первая книга Ульфа Старка, с которой я познакомился.

Марина Аромштам: Он чем-то вас удивил? Вы ведь можете сравнить «Чудаков и зануд» с теми книгами, которые вы читали, будучи подростком?

Павел Гребенников: В подростковом возрасте я много читал. Больше, чем сейчас. Я с одиннадцати лет читал толстые романы. Бальзака, Достоевского… Но я очень не любил, когда меня заставляли читать. Для меня это было чуть ли не принципиальной позицией: если меня заставляют что-то читать, я этого делать не буду. Поэтому у меня были проблемы с освоением школьной программы по литературе. Зато когда я окончил школу, мне столько нового сразу открылось! Но книг, подобных «Чудакам и занудам», я в своем детстве не помню. Мне кажется, когда я был ребенком, на такие темы в книгах не говорили. Такие темы… как бы это сказать… Они считались запретными, что ли. То есть между собой мы, конечно, о разном говорили. Но книги – это ведь что-то из взрослого мира. А с родителями такое не обсуждают. Это меня очень удивило. И подкупило. Оказывается, такое возможно!

Павел Степанов (актер): У меня до знакомства с книгой «Чудаки и зануды» даже поводов не было где-то встретиться с современной подростковой литературой. У меня нет детей-подростков. У меня вообще пока детей нет. И я был так удивлен! Надо же, как сейчас пишут! Неожиданно так. Здорово. Хорошо, что мы будем это ставить.

Марина Аромштам: А было у вас ощущение: вот здорово, что об этом заговорили?

Павел Степанов: Мне, конечно, понравилось, что детям стали что-то объяснять и рассказывать. И что тем, которые раньше считались запретными, вроде бы стало меньше.

Марина Аромштам: Уже несколько раз прозвучало это выражение ‒ «запретные темы». Какая тема для вас самих оказалась наиболее острой?

Юлия Беляева: Ульф Старк говорит о смерти. Я до сих пор не могу избавиться от ощущения, что эта тема способна сильно испугать среднестатистическую российскую маму. Кроме того, Ульф Старк говорит с читателями очень свободно. И своим героям позволяет свободно высказываться. У него все дети имеют право голоса. У нас почему-то этого очень боятся. Видимо, возникает ощущение, что если у ребенка есть право голоса, он не будет слушаться. Придет и скажет: «Эй, стоп! Я с тобой не согласен!» Поэтому лучше, чтобы ребенок тебе подчинялся безоговорочно. А что надо делать, чтобы заставить его подчиняться? Запугивать и стращать.
А книги, подобные книгам Ульфа Старка, задают совершенно другой взгляд на ребенка. И именно поэтому, как мне кажется, их боятся взрослые. И вот для меня эта задача – показать, как можно строить с детьми свободной диалог, – стала основной. Что говорит читателю (и теперь – нашим зрителям) Симона? Я – личность. И извольте принимать меня всерьез – со всеми моими проблемами. Мои проблемы – это не какие-то пустяки. Они достойны внимания.

Павел Гребенников: Я иногда пытаюсь в воображении отмотать время назад и понять: а что для меня тогда было пустячной проблемой? Такой, которую я мог не принимать всерьез? Мне кажется, такого вообще не было. Мне кажется, человек формируется благодаря пустякам…

Марина Аромштам: А не возникало ли у вас ощущения, что это не «наше», не российское понимание проблемы? Что это нечто такое, что нам «диктуют» шведы из своей далекой Швеции? Например, что послужило прообразом школы в вашем спектакле ‒ российская школа или шведская?

Юлия Беляева: Мне кажется, мы показываем школу «вообще».

Павел Степанов: Да, в нашей школе есть что-то универсальное, независящее от времени и пространства.

Марина Аромштам: А такое возможно?

Павел Степанов: Если следовать тезису, что у детства нет национальности…

Марина Аромштам: Мне кажется, все-таки есть.

Павел Степанов: Есть? Мне кажется, существуют черты, присущие всем школам в мире. И черты, присущие всем подросткам и всем молодым людям. Они не зависят от конкретной культуры. Конечно, есть разные культурные менталитеты. Но в детстве мы так похожи друг на друга! И дети разных культур сталкиваются с одними и теми же проблемами.

Марина Аромштам: Скажите, а насколько серьезной в процессе работы над спектаклем была самоцензура?

Юлия Беляева: Конечно, мы должны были себя в чем-то ограничивать. Но это, скорее, было связано не с «можно-нельзя» с точки зрения общепринятой морали, а с решением эстетических задач. Вот, например, наверняка запомнившаяся читателям книги сцена в сарайчике. Коротко перескажу этот эпизод для тех, кто не читал. Симона и Исак решают плыть наперегонки. Это состязание, на которое они вынудили друг друга. В результате они чуть не погибают. Спасает их только то, что они помогают друг другу. Выбравшись на берег, они забиваются в заброшенный сарайчик, стягивают с себя мокрую одежду – и тут выясняется, что Симона – вовсе не мальчик, как думал все это время Исак. И дальше Ульф Старк описывает взаимное потрясение, вызванное этим открытием. И подростковую нежность. И подростковую любовь. Эта сцена, конечно же, очень тревожит взрослых читателей. А на мой взгляд, она абсолютно чистая. Она просто прелестная. Потому что героям пока всего по 12 лет, они еще маленькие, и их чувства проявляются совсем иначе, чем у взрослых. Но как показать эту важную сцену в театре? Существует шведский фильм по этой книге. Там героев играют двенадцатилетние дети. И, видимо, поэтому шведский режиссер может следовать буквальному описанию этой сцены в книге. А у нас подростков играют взрослые люди. И если они снимут с себя одежду и лягут, прижавшись друг к другу, мы вряд ли избавим зрителей от ненужных ассоциаций. Поэтому мы решаем эту сцену иначе. Хотя она есть в спектакле и связана с тем, что тайна Симоны оказывается раскрытой. Что действительно меня волновало, так это стихи. Мы ввели в спектакль стихи Тумаса Транстрёмера. Как их воспримут зрители? Воспримут ли вообще? Оказалось, я зря волновалась. Как Достоевский прекрасно вписывается в круг подросткового чтения, как в него вписывается Бродский…

Марина Аромштам: Бродский?

Юлия Беляева: Кроме работы в театре, я еще веду театральную студию для подростков. Там мы читаем с детьми стихи. Естественно, те, которые им самим нравятся. И вот дети в последние три года приходят ко мне со стихами Иосифа Бродского. То есть они считают его «своим» поэтом. А после спектаклей ко мне уже несколько раз подходили подростки и спрашивали: где можно почитать стихи Транстрёмера? Так что я надеюсь, тут мы тоже сделали хорошее дело.

Марина Аромштам: Здесь вы вполне солидарны с Ульфом Старком: к подросткам надо относиться серьезно и доверять их чувствам.

Фото Галины Соловьевой