Я совершенно не собиралась перечитывать «Букву Я». Я была советским ребенком 1960 года рождения, который ни при каких условиях не мог миновать эту сказку. Моя мама, воспитательница детского сада, знала ее наизусть. Она мне сто раз пересказывала эту сказку. И я тоже знала драматическую историю буквы Я наизусть: как она «взбунтовалась» (слово автора, не мое), «отказавшись стоять в ряду», и как ее подвергли испытанию «в одиночку написать хотя бы строчку»; как она проявила абсолютную недееспособность и в результате оказалась посмешищем; потом расплакалась, раскаялась и в качестве самонаказания заняла последнее место в алфавите.

Я до сих пор ‒ разбуди меня посреди ночи – мгновенно воспроизведу этот текст, причем «с выражением». С «Буквой Я» связаны мои первые самостоятельные опыты в области «школьного театра» ‒ во втором классе, в возрасте восьми лет. Репетировали мы во время прогулки между уроками и самоподготовкой, в укромном уголке между стенкой столовой и крыльцом квартиры школьного сторожа.

Все «актеры» изображали буквы и стояли в ряд, а актер-буква «Я» – впереди. Каждый актер должен был в нужный момент произносить текст за какую-то букву.

В силу разных обстоятельств в готовящемся спектакле были задействованы актеры не по количеству букв русского алфавита, а по количеству букв, имевших в сказке «персональные» реплики или хотя бы жесты. (Роль рассказчика я без зазрения совести захватила себе.) И я помню, как мы придумывали сценическое поведение для букв. Как, например, «воображала» буква Я («воображала» было понятнее, чем «бунтарь») должна нос задирать и ногой топать: «Не хочу стоять в ряду, быть желаю на виду!» И как потом она плачет, размазывая слезы по лицу. Самое трудное место – где буквы дружно хохочут над неудачницей. Во втором классе довольно трудно смеяться сценическим смехом. Плакать ‒ еще туда-сюда, а вот смеяться по сигналу… И еще были проблемы с изображением индивидуальной реакции букв: вроде все они хохотали, но жестикулировали по-разному и звуки издавали разные. С буквой Х еще было более или менее понятно: «Как зальется буква Х: “Ха-ха-ха-ха-ха-ха!”» – хотя изобразить натурально это «ха-ха-ха» ни у кого толком не получалось. А вот как прикажете изобразить «О – от смеху покатилось»? Или: «А – за голову схватилась, Б – схватилась за живот» – это однократные действия или многократные? Допустим, актер «А» хватается за голову – и так стоит? А как же смех? А действия актера «Б» напоминали приступ болезненной колики. В общем, изображать смешное на сцене труднее, чем плач и причитания… Но все эти проблемы органично входили в то, что называется «муками творчества». И мы как-то с ними справились – в рамках доступных второклассникам средств «художественной самодеятельности». И потом показывали «Букву Я» в своем классе – тем, кому не хватило ролей, и в первом классе, и еще где-то – показывали с огромным воодушевлением. Мои одноклассники называли это «показывать сценку». «Сценка» – ужасное слово, но в 60-х годах им широко пользовались в школах, в пионерских лагерях и даже в институтах ‒ везде время от времени возникала необходимость «показать сценку».

Вся эта «этнография» – к тому, что с «Буквой Я» у меня связаны исключительно позитивные детские воспоминания.

И когда я училась в педагогическом институте, и когда в начале 80-х пришла работать в школу, одним из обязательных школьных мероприятий был «Праздник букваря», проводившийся в каждом первом классе в конце так называемого «букварного периода». Этот «праздник» всегда отмечался одинаково: каждому ребенку на грудь вешали плакатик с красиво нарисованной буквой, и дети с плакатиками представляли друг другу и пришедшим родителям какие-нибудь «сценки» (прости господи) из «жизни» букв. Естественно, «Буква Я» была при этом чуть ли не обязательным номером, и все ее «режиссерские версии» походили на ту, которую мы с одноклассниками создали во втором классе.

Я хочу сказать, что по отношению к «Букве Я» даже невозможно сказать: «В детстве я любила эту сказку» ‒ в начальной школе она была естественным элементом образовательного пейзажа, и ее текст – легкий, с точными запоминающимися рифмами – впечатывался в тебя на всю оставшуюся жизнь.

Так что я совершенно не собиралась перечитывать «Букву Я» и стала листать ее только из-за картинок, которые плохо помнила. Ну и вообще интересно посмотреть книжку, которой сегодня обеспечен коммерческий успех, потому что она ведь не только о буквах. В ней ведь заложен еще и глубокий воспитательный смысл…

Буквы хотят «жить как одна семья» – это ж про дружбу? Про то, что буквы хотели жить дружной семьей и делать что-то вместе. Правда, этот вид общежития – «как одна семья» – заметно отличается от жизни обычной семьи и имеет довольно странную структуру. «Как одна семья» - это некий ряд, из которого ни под каким видом нельзя выступать по собственному желанию. Нельзя «высовываться». В принципе.

Изначально конфликт буквы Я с другими буквами заключается в том, что она «не хочет стоять в ряду и быть желает на виду». Это приводит буквы в справедливое, по мнению автора, негодование, и они обрушиваются на Я с обвинениями и требованиями «встать на место». На какое именно место, не уточняется. Но понятно, что - в ряд. Или в строй.

Однако буква Я мотивирует свое «не хочу стоять в ряду». Она говорит: «Я – местоимение».

И это вообще-то, так и есть: «я», в отличие от других букв, может выполнять не только «техническую функцию» обозначения звуков (фонем), но и выступать как слово, как местоимение. Причем местоимение первого лица, единственного числа. Ни одна буква алфавита, кроме нее, таким «даром» не обладает. Ни одна буква алфавита не может заменить имя существительное. И поэтому буква Я имеет полное право «оказываться на виду» – как символ субъектности, личностного начала.

Местоимение это возникает в детской речи в определенный момент, в период кризиса трех лет («три года» – естественно, условный рубеж). До этого малыш говорил о себе в третьем лице: «Петя хочет», «Маша упала». И вдруг возникает «Я». Весь негативизм кризиса трехлетнего возраста, все поведенческие сложности переживаются во имя этого «Я», потому что появление «Я» в речи означает новую степень развития: возникает самосознание. И вместе с этим – новая степень свободы: в поведении, в эмоциях, в оценках. Новый этап в развитии речи – а это новый этап в развитии мышления. Новый этап восприятия, его усложнение. Собственно, дальнейшее развитие связано с усложнением «Я», с развитием самости, с умением брать на себя ответственность, рисковать, испытывать эмоции. С тем, что мы называем индивидуальностью.

А когда желание подчеркнуть индивидуальность подается как бунт против ряда, если хотите – против строя, это концептуально. Это сказочное утверждение примата коллектива над индивидуальностью. Когда «коллектив – все, а личность – ничто».

Я знаю людей, которые вполне осознанно занимают такую позицию. Но это их дело.

Но я также знаю, что результатом такой позиции в педагогике практически всегда оказывается разрушение чувства личностной полноценности (и как следствие – разрушение способности за себя отвечать) и деформация чувства личностного достоинства.

А личностное достоинство – напрямую связана с тем, что называется интеллигентностью. Возможно, это главный признак интеллигентности – как мыслящей индивидуальности.

И в сказке «Буква Я» эти коннотации тоже существуют. Благодаря художнику. Художник Юрий Узбяков (1916 ‒ 1982) вполне разделял такое понимание смысла сказки. Как карикатурист (и многолетний сотрудник журнала «Крокодил»), он этот смысл еще и социально заострил. Как мы понимаем из картинок, «дружная семья» букв живут сельской жизнью: их дом – изба (видимо, деревенская изба-читальня времен ликвидации безграмотности); они пилят дрова, носят воду ведрами, ловят рыбу в речке, собирают грибы. И только буква Я, очевидно, не «занята никаким делом». Она просто «прохаживается» туда-сюда с зонтиком. В таком «прохаживании» есть что-то от недопустимой праздности, читай - от «барства».

Элементы «одежды», которыми художник наделил буквы из «ряда», носят вполне узнаваемый «пролетарский» характер – платочек, кепка, картуз, мятая шляпа. Это опознавательные детали «типичных представителей общества»: дворник, сварливая деловая старушонка, общественник, пенсионер, вечный студент в очочках…

А вот буква Я – в берете. Берет – это такой общепринятый в 50‒60-х годах отличительный признак «творческого интеллигента», «свободного художника». (В «Приключениях Незнайки» берет носит художник Тюбик.) Неслучайность этой детали обнаруживается в полную силу на картинке, где буква Я пробует написать «хотя бы строчку». И поза ее, и «инструменты» (карандаш, кисточка, перо) – все работает на пародийный образ художника-интеллигента.

А картинка с буквами, возмущенными поведением своей «соседки»? Это прямо собрание активистов: «мы все коллективно осуждаем»! Буквы тут выглядят малосимпатично, если честно. Как-то даже не хочется их «изучать».

Есть еще одно классическое произведение, и тоже с глубоким воспитательным смыслом, которое вызывает у меня похожее неприятное чувство – басня Крылова «Стрекоза и муравей». В одной из работ Бруно Беттельгейма, психоаналитика с мировым именем, исследователя народных сказок, я встретила его рассуждения, посвященные этой басне (правда, речь шла о басне Лафонтена, которую Крылов переводил и которая в оригинале называется «Муравей и кузнечик»). Беттельгейм пишет, что только психически изуродованный ребенок может отождествляться с жестоким, гадким муравьем, из «моральных» побуждений обрекающим кузнечика на смерть. Кузнечика, который не причинил ему никакого вреда и готов раскаяться в своей непрактичности.

Мне кажется, что смеяться над тем, что у кого-то развито чувство собственного «Я», осуждать его за потребность «быть на виду», вместо того чтобы «стоять в ряду»  – из этой же области.

В 1996 году я взяла первый класс. У меня еще не было такого острого отношения к сказке про букву Я, как сейчас. Но к этому времени я уже побывала на семинарах психотерапевтов и знала что-то про «Я концепцию». Поэтому я уже не могла читать детям эту сказку с автоматически воспроизводимым вдохновением.

После того как мы заканчивали знакомство с алфавитом, я непременно рассказывала им про старославянскую азбуку, в которой слово «я» звучит как «аз». И «аз» – первая буква азбуки, отраженная и в названии. Детям это очень нравилось. Они просто смаковали: «Аз есмь Человек».

И мне, и им нравилось, что я пишу эту фразу с использованием заглавных букв.

Марина Аромштам

Буква Я »

Борис Заходер

Борис Заходер
Художник Юрий Узбяков
Издательство «Речь»,
2015