А «стиль и «дух» у него действительно были свои, не заемные. Потому что, как отметил В. Глоцер в предисловии к книге, «Александр Иванович знал, что думают, о чем мечтают мальчики и девочки, что они любят делать, и кем хотят вырасти, даже что им снится, когда они спят». А также потому, что «он был поэтом. И знал все, что может знать только настоящий поэт».

Александр Иванович Введенский (1904 – 1941) был самым плодовитым автором популярных детских журналов «Еж» и «Чиж». Введенский входил в группу поэтов-обэриутов, ориентировавшихся, в частности, на творчество В. Хлебникова и уделявших большое внимание звуку и ритму стиха. Как известно, это их пристрастие было замечено С. Маршаком, который ввел обэриутов в детскую литературу. И пока взрослое творчество обэриутов подвергалось гонениям со стороны официозной критики (а мы знаем, чем в 30 е годы такие гонения кончались), их стихи и проза для детей прокладывали одну из главных дорог всей последующей детской литературе.

Летом 1925 года произошла знаменательная встреча Александра Ивановича Введенского и Даниила Ивановича Ювачева, положившая начало их дружбе и совместной работе. Позднее Д.И. Ювачев, вошедший в литературу под именем Даниила Хармса, записал в дневнике: «Учителями своими считаю Введенского, Хлебникова и Маршака». Эксцентрик в жизни, Хармс превратил детскую литературу в цирковое представление, где работа со словом приравнялась к виртуозной эквилибристике, а то и к хождению по канату без какой-либо страховки.

Школа начинается с повторения. Множественностью повторений, тщательной разработкой абсурдных и парадоксальных тем, существовавших в детском фольклоре – перевоплощений, перевертышей, загадок, путаниц, всевозможных видов словотворчества, – поэты-обэриуты утвердили школу детской интеллектуальной поэзии, в которой звуковые и ритмические игры рассчитаны на сотворчество и развитие мышления.

На фоне парадоксального Хармса стихи Введенского для детей выглядят не менее новаторски.

Отличный выученик маршаковской школы, он прибавил к уже опробованным поэтическим ходам оригинальную ритмику и какую-то неведомую до тех пор магию детских заклинаний, основанную на повторе звуков и слов. Это может быть закличка («Дождик»), или звукоподражание («Песенка про лошадку»), или, действительно, чуть ли не магические формулы «заклятия» сном («Колыбельная»). В знаменитой «Песне машиниста» это видно, а особенно «слышно» весьма явственно:

Спят ли волки?
Спят. Спят,
Спят ли пчелки?
Спят. Спят,
Спят синички?
Спят. Спят.
А лисички?
Спят. Спят.
А тюлени?
Спят. Спят.
А олени?
Спят. Спят.
А все дети?
Спят. Спят.
Все на свете?
Спят. Спят.
Только я и паровоз,
Мы не спим,
Мы не спим.
И летит до самых звезд
К небу дым,
К небу дым.

Даже в сюжетных стихах фольклорные повторы и зачины превращают каждую историю в песенку – что-то грустное или жизнерадостное бубнится под нос, становится необходимым поэтическим жестом, сопутствующим игре и превращающим все в игру. И прежде всего – само чтение.

Александр Введенский придумал своего рода детский поэтический примитив, сведя до минимума поэтические средства, несколькими штрихами рисуя привлекательную, а то и загадочную картинку. Неспроста многие стихи Введенского печатаются как тексты к раскраскам – поэт призывает к сотворчеству. Чем сегодня нам так дорог и так важен. Как замечает исследовательница творчества А. Введенского Л.В. Зубова, поэт «учит детей языку. А родителей учит читать стихи тем способом ритмического членения текста, который для детей очевиден».

В книге «Кто?» представлены и несколько прозаических произведений для детей – но и эти тексты с вставными стихами ближе, скорее, к детской поэзии. Открытие и прочтение заново детской прозы А. Введенского – в следующих книгах «Детгиза».

Михаил Яснов