«Безухий заяц» – это, если вдуматься, нечто ужасное. Не заяц без лапки или хвостика, не слепой какой-нибудь зайчик – а безухий. Это слишком очевидное нарушение, какое-то выпадение из «вида», потому что абсолютно все детские стихи и сказки непременно используют «длинноухость» зайца как его основной отличительный признак: «Жил-был зайчик Длинные ушки…». Тем не менее Клаус Баумгарт и Тиль Швайгер сделали героя своей книжки именно безухим. Да еще и уверили читателей, что этот самый безухий заяц «умел делать все, что и другие зайцы»: быстро бегать, прыгать, рыть норки и грызть морковку. А в игре в прятки он, ввиду отсутствия ушей, даже имел преимущества. То есть заяц этот – абсолютно полноценное существо, живущее полной жизнью. И если б не уши, точнее – их отсутствие…
Уши в истории, придуманной авторами книги «Безухий заяц и ушастый цыпленок», имеют исключительно «косметическое значение». Они бы вообще не имели значения, если бы окружающие не реагировали так болезненно на их отсутствие. Или, иначе сказать, на внешнюю странность зайца. Не на его поведение, не на «душевные» качества, не на физические возможности – а именно на внешнее несоответствие. У зайцев должны быть уши. А если их нет, то, скорее всего, тот, у кого их нет, – и не заяц вовсе. И эту общую установку, которая оборачивается отвержением, бедный безухий заяц преодолеть не может. Он обречен на одиночество.
Конфликт сформулирован так, чтобы детям, даже маленьким, было понятно. Заяц не похож на других. Не похож слишком очевидно. И за эту непохожесть его наказывают. А ведь он совершенно не виноват! Маленькие читатели, уже способные к сопереживанию, не могут не почувствовать в этом вопиющую несправедливость.
Они безусловно и сразу оказываются на стороне безухого зайца. Я не знаю, будут ли они способны впоследствии перенести полученный опыт сочувствия с книжного зайца на живого человека (к примеру, на человека, у которого что-то не так во внешнем облике). Но книжка, конечно, ставит своей задачей подготовить ребенка к возможным встречам с людьми, которые выглядят непривычно. Книжка пытается что-то сделать с устойчивыми эстетическими представлениями, показать их относительность.
Непривычность внешнего облика, в особенности – отсутствие каких-то «частей» воспринимается как неправильность, нарушение целостности и вызывает инстинктивную реакцию отторжения. За этим стоит многовековый биологический опыт: отсутствие органа – это показатель неприспособленности к борьбе за существование, такая особенность почти наверняка обрекает особь на гибель. Но это если речь идет о животном мире, конечно, а не о мире человеческой культуры.
Поэтому безухий заяц в исполнении авторов книги выглядит не просто не отталкивающе. Он выглядит мило, он просто чудесный, этот безухий заяц! Неприятные чувства скорее вызывают ушастые зайцы – как ни странно, из-за того, что они все друг на друга слишком похожи.
А у безухого зайца отсутствие ушей – это еще и признак индивидуальности. Яркой индивидуальности, побуждающей к поиску собственного стиля существования. И к вдумчивости. Если человек… простите, заяц все время играет один, то он обречен на то, чтобы «истончаться» – уметь видеть то, чего не видят другие, и реагировать так, как другим и в голову не придет. Поэтому то, что безухий заяц вдруг находит яйцо – никто не находит, а он находит, – это в некотором роде следствие его сверхразвитых сенсорных способностей, его настроенности на неожиданности. (Это как Иван-царевич ‒ если уж он выпустит стрелу из лука, то непременно попадет в царевну-лягушку.) И только безухий заяц может сделать яйцо своим «другом» в буквальном смысле слова – исключительно потому, что в нем «теплится» жизнь. Может сделать яйцо объектом своей заботы, потому что считает, что у яйца «есть будущее». И потому что знает: из яиц появляются на свет существа, у которых практически нет ушей. А значит, есть шанс, что новое существо не будет над ним смеяться.
История отношений между яйцом и зайцем оборачивается конфликтом, когда яйцо «дает трещину» и из него вылупляется цыпленок. Но не обычный, а с ушами. Заяц совершенно не в состоянии в этот момент оценить ужасное положение цыпленка. Он сосредоточен на самом себе. Все-таки его усилия, связанные с заботой о яйце, не были до конца альтруистичными. Любовь и забота о близком существе очень часто подразумевает некоторую отдачу. А тут… уши! Уши, отсутствие которых у него самого сделало его абсолютным изгоем. Заяц рассчитывал, что наконец появится кто-то, способный его понять. Кто-то «близкий по духу». Оказывается, это крайне необходимо. Оказывается, одиночество – очень тяжелая вещь. Вроде бы герой должен был с одиночеством свыкнуться. Но нет. Это сложно. К тому же у него появилась надежда. А крушение надежды даже хуже ее отсутствия.
Конфликт ужасный – напряженный и впечатляющий: на мордочке безухого зайца, до сих пор в различных ситуациях сохранявшего равновесие, даже появляется слеза. Вот когда жизнь кажется ему несправедливой. И теперь он совершенно не готов это выносить. Случилось что-то неповторимое…
Но весь конфликт длится ровно один разворот. На следующей странице ушастый цыпленок с радостным писком «Пип!» бросается на шею безухому зайцу. Для бывшего яйца гораздо важнее встреча, а не наличие каких-то внешних признаков «благополучия».
Ушастому цыпленку в отличие от зайца вообще нет дела до имеющихся у него избыточных ушей. Ему в некотором смысле повезло больше, потому что его ожидали с надеждой и любовью. И он готов сразу и безраздельно на эту любовь ответить. Выглядит эта пара – безухий заяц и ушастый цыпленок – более чем органично и абсолютно счастливо. И это счастье взаимности перевешивает «общественное мнение». Даже «типичные» зайцы теперь не выглядят столь тупыми и агрессивными, не говоря уж о «нормальных» цыплятах. У одних есть уши, у других их нет, как и требуется. Но ни уши, ни их отсутствие не могут конкурировать с чувством разделенной любви: способность принимать другого таким, какой он есть, оказывается величайшим благом, наполняющим существование смыслом.
Конечно, эта книжка «спрямляет» проблемы. Конечно, она романтичная и предлагает романтичный выход из положения.
Но ведь она – для детей. И она – про инакость, особенность, про суть индивидуальности.
И еще ‒ про торжество справедливости. А у детей обостренная жажда торжества справедливости. Справедливость как неотъемлемая черта мирового устройства – то, что только и позволяет расти и встраиваться в окружающий мир.
Марина Аромштам