«Я любил, когда мне читали. Все мы любим, когда нам читают. Даже когда мои дети стали взрослыми, чтение вслух и мне, и им доставляло очень большое удовольствие. А еще чтение вслух напоминает мне о дедушке…»
О своих любимых книгах детства рассказывает Андрей Усачев – детский поэт и писатель, при жизни причисленный к когорте классиков литературы, переводчик, сценарист, лауреат премии К. Чуковского, а также автор и исполнитель детских песен.
– Андрей Алексеевич, расскажите, какая книжка из вашего детства запомнилась вам больше всего?
– Первой книжкой, которая произвела на меня сильнейшее впечатление, была нанайская народная сказка «Мама-кукушка» – потому что все сказки, как мы знаем, заканчиваются хорошо, а эта заканчивалась плохо, ну просто отвратительно. Сюжет в ней был такой: мама заболела и просила своих детей принести ей еды, но они только говорили «некогда» и куда-то убегали. Постепенно мама начала обрастать перышками, превратилась в кукушку и улетела.С тех пор эта птица не заводит гнезда и подбрасывает свои яйца в чужие гнезда. Не сказка, а кошмар! Всё, что мы читали, было достаточно светлым и добрым, а тут… Я рыдал в голос. Но все равно просил маму ее перечитать.
И была еще одна, потрясающе нарисованная, под названием «Фильмы-сказки». Там были замечательные иллюстрации, взятые из мультиков. Причем, все разные: на одной странице – сказка про испанскую инквизицию, переворачиваешь, а там – «Путешествие Нильса с дикими гусями».
Именно поэтому она производила на меня магическое впечатление. Я мог рассматривать эту книжку до бесконечности – иллюстрации приводили меня в неистовство.
– Все-таки что для вас было интереснее – разглядывать книжку или читать ее?
– Ни то, ни другое. Больше всего я любил слушать. Во-первых, потому что в книгах того времени было не так много иллюстраций. Да и мои родители не были книгочеями. Первые мои книжки были многотекстовыми и малокартиночными. И я любил, когда мне читали. Честно говоря, у меня такое ощущение, что все мы любим, когда нам читают. Даже когда мои дети стали взрослыми, чтение вслух и мне, и им доставляло очень большое удовольствие. Читать самому – значит трудиться. Редкий человек любит это «извращение».
А еще – и это во-вторых – чтение вслух напоминает мне о дедушке. Он вернулся из лагерей очень больной и много времени проводил в кресле. Я был первым внуком, и дедушка, когда только мог, покупал детские книжки. Помню его кресло, и трубку, и то, как он начинал читать вслух. Мне было тогда всего два года, и я, конечно, не могу точно сказать, что это были за книжки. Помню, как он их читал: что-то бубнил, бубнил и потом засыпал, потому что был уже старенький. А я все равно нес ему книжку, почти требуя: «Дедушка, читай!» С тех пор у меня, видимо, осталось это ощущение книжки, как у людей старшего поколения остается привычка постоянно слушать радио.
– Когда вы захотели сами научиться читать?
– Это случилось довольно рано. Конкретных цифр назвать не могу, но отчетливо помню некоторые моменты из детства. Когда я был маленький, мама спокойно оставляла меня около кабинета врача или в гостях, если ей нужно было надолго уйти по делам. Я, никому не мешая, читал 3-4 часа без перерыва. В возрасте шести лет я прочел неадаптированного «Робинзона Крузо» в течение двух дней. Все удивлялись – ведь это здоровенная книга. Но меня нельзя было от нее оторвать!
– Ничего себе выбор! А как распределялись ваши предпочтения дальше – в дошкольном возрасте?
– Сказки я любил и люблю до сих пор. Вкусы не меняются. Конечно же, все советские школьники любили книги А.М. Волкова, потому что ничего подобного наша литература в области волшебной сказки не создала (и не знаю, создаст ли когда-нибудь). Все это «волковское пятикнижие» было прочитано не единожды. Причем я брал эти книги каждый раз, когда записывался библиотеку: стоял неделю в очереди, получал их, дважды или трижды перечитывал и отдавал. В то время купить эти сказки было просто невозможно.
– А Даниэль Дефо так и остался для вас одиноким вестником приключенческой литературы?
– Конечно, нет. Путешествие в незнаемое всегда было для меня очень важным. Мне очень нравились Майн Рид, Фенимор Купер, Жюль Верн. В общем-то, все мальчишки должны были любить эти книги. В третьем классе я взахлеб прочитал «Двух капитанов» и очень долго находился под впечатлением этой книги. Недавно, кстати, я этот роман перечитал. Он здорово написан и очень точно расставляет нравственные акценты.
– Перечитывали в старом варианте?
– Нет, ту книгу я, к сожалению, не нашел. Она была необычная, двухстолбцовая. Я откопал ее в библиотеке дома отдыха и три дня от нее не отрывался. И на завтрак, и на обед, и на ужин я шел с этой книжкой.
– Современный вариант книги был, наверное, лучше с точки зрения полиграфии?
– Я не пытаюсь сравнивать книжки моего детства с современными изданиями. Детские впечатления настолько сильные, что сейчас мы не можем оценить качество тех «Двух капитанов» объективно. Как и рисунки Леонида Владимирского, с которыми в нашу жизнь вошли книги Волкова. Может быть, старый вариант книги и был плохо издан, но то, что любишь, оценить невозможно. Невозможно, да и не нужно.
– Вам случалось находить красивые переиздания любимых книг?
– Сейчас это не редкость. Если я вижу красочную, удачно и со вкусом сделанную книгу, красоту которой я не мог прочувствовать в детстве, я радуюсь как ребенок. Я до сих пор люблю рассматривать книги, но только детские. Во взрослых-то что смотреть? Там и картинок меньше, и бумажка похуже.
– Значит, вас до сих пор может заворожить картинка в книжке?
– Знаете, в мое время хорошо оформленных книг было не так много. Мы читали то, что лежало на полках, а там громоздилось много всякой ерунды. Такого разнообразия авторов, которые доступны современному читателю, в те годы и представить было невозможно. И детскую литературу мы дочитывали уже во взрослом возрасте: Эдуарда Успенского я впервые прочитал в 25-26 лет, Даниила Хармса – чуть раньше. Именно поэтому детская литература до сих пор остается для меня открытием.
Беседу вела Юлия Шевелкина.
Фото Тамары Корнильевой