– Лев Алексеевич! Вы ведь со многими известными людьми были знакомы?

– Мне повезло: я застал легендарных людей. В «Детгизе» дружил с Самуилом Мироновичем Алянским, Самуил Миронович Алянский(1891–1974) – основатель издательства «Алконост» (1918–1923). Позднее работал в издательстве «Детская литература», был художественным редактором журнала «Мурзилка».  он был тогда главным консультантом. На каждой детгизовской книжке так и было написано: «Консультант по художественному оформлению С.М. Алянский». Основатель легендарного издательства «Алконост» был старше меня на тридцать лет, но мы так дружили, что однажды я сопровождал его в Ленинград на поезде. Мы сели в вагоне друг напротив друга, и сейчас я очень жалею, что тогда не было диктофонов. Незадолго до этого у него как раз вышла книжка воспоминаний, и он рассказал мне, какой шикарный эпизод оттуда вымарали.

Дело было после революции, в Петрограде. Алянский часто по издательским делам бывал у Блока, они засиживались допоздна. Потом Алянскому надо было к своей семье идти через весь город – с Выборгской стороны на Пряжку. А в это время был комендантский час, и ходили патрули – шлялись матросики под кокаином, проверяли документы. У Алянского пропуска не было, и тогда великий поэт свернул бумажку, написал сверху в углу «политотдел», а ниже: «Удостоверение № 12345678910 дано Самуилу Мироновичу Алянскому в том, что он действительно Александр Александрович Блок».

Матросы смотрели на эту бумажку и безропотно его пропускали. Это удостоверение Алянский бережно хранил, показывал друзьям и среди них – Паустовскому. Паустовскому очень нравилась вся эта история с Блоком. И когда Константин Георгиевич заболел и уже умирал в больнице, Алянский, чтобы как-то поддержать друга, отнес ему этот листочек в больницу.

– Судя по вашим рассказам, коридоры детских издательств были в ту пору полны удивительными людьми.

– Точно! Вот Лев Абрамович Кассиль. Лев Абрамович Кассиль (1905–1970) – детский писатель, автор повести «Кондуит и Швамбрания», автор сценариев первых кремлевских елок.  Я как провинциал ходил к нему в любое время без звонка. Он жил в Мхатовском проезде, открывал дверь в халате, с сигарой, в шлепанцах. Рассказывал мне про Хемингуэя, которого видел во время войны в Испании.
Познакомился я и с Валей Берестовым. Валентин Дмитриевич Берестов (1928–1998) – поэт, переводчик, литературовед, археолог. Широко известны его стихотворения для детей.

– Вы потом с ним подружились.

– Еще как! С Валечкой мы ездили вместе и к нему на родину в Мещовск, и по всему СССР, и в Италию, и в Германию. Однажды, первого апреля – а это был его день рождения – мы подъезжали к Венеции. Он с ходу сочинил: «В том городе, где жили дожи, я до пятидесяти дожил». Я тоже ответил ему экспромтом. Когда мы подлетали к Москве, придумал такую строчку: «Здесь живут одни вожди, от них хорошего не жди!»
В школьной редакции «Детгиза», я первый раз встретил и Гену Снегирева. Представь: распахивается дверь, а никого на пороге нет. Пусто. И вдруг на уровне дверной ручки появляется красный нос, безумные глаза и всклокоченная борода, и эта борода утробным голосом вещает: «Мы-ы стро-о-им коммунизм-м-м!..» Тут пауза. Потом борода каким-то истошным шепотом продолжает: «Только это та-а-айна!..»

– А расскажите еще, пожалуйста, про Юрия Васнецова. Юрий Алексеевич Васнецов(1900–1973) – художник-иллюстратор детских книг.  Его «Ладушки», по-моему, так и остались в нашей детской иллюстрации непревзойденным шедевром.

– А как он оформил «Конька-Горбунка»! Я тоже мечтал его рисовать, но Юрочка так это сделал, что все «Коньки…», сделанные после Васнецова, – это слабые отблески, или вовсе никуда не годится.

Мне так нравился вятский говорок его... А как он пел за столом! У них в Питере был «вятский заповедник» – Чарушин, Васнецов, Курдов. Однажды Юрочка показывает мне свой вятский зимний пейзаж, а там домик маленький, занесенный снегом: «Посмотри, здесь жили сестры мои троюродные…» А у меня бабушка с Вятки, и мама дружила в юности с этими сестрами Васнецовыми, у них была большая поповская семья.

Юрочка рассказывал, как в детстве он боялся, что его не возьмут на рождественскую службу, не разбудят его ко времени, забудут. Он стаскивал с вешалки полушубок отцовский, сворачивался на нем калачиком и спокойно засыпал. Отец-то на мороз без полушубка не мог выйти и Юрочку, конечно, вынужден был будить и брать с собой.

Удивительно, но Юрочка всячески отрицал свое родство с прославленными братьями Васнецовыми. Это у него было детское: он не хотел, чтобы его помещали в тень больших деревьев. Там два брата-то – ого-го! Юрочка хотел, чтобы его воспринимали самого по себе. Кому-то он казался лишь самобытным примитивистом, а он знал все теории, всё умел, прошел очень сложный путь. У Малевича учился. «Я, – говорит, – до супрематизма дошел, а дальше не пошел…»
Деликатный от рождения, Юрочка не мог отказаться от рукописи, которая ему не нравилась. Он извиняющимся тоном говорил: «Вы знаете, я детей рисовать не умею…» А у него эти якобы неумело нарисованные дети – они так живут, как дай Бог нарисовать всем «умеющим»…

– А с Маем Петровичем Митуричем Май Петрович Митурич-Хлебников (1925–2008) –художник-иллюстратордетских книг.  вы общались?

– Мы дружили! Помню, когда мы познакомились, он иллюстрировал «Угомона» Маршака.

– Эта книга до сих пор кажется мне загадочной. В ней – атмосфера цветных детских снов.

– Там такие снегири летят – ух ты! Май не делал эскизов, сразу брался за оригинал, и со стороны казалось, что у него все легко рождалось. Но чтобы добиться результата, Май портил уйму бумаги. Рвал и бросал в корзину. Я сам такие импровизационные вещи пробовал делать и понял, что это можно делать только с разбега. Такую легкость – ее, как «апчхи», нельзя спланировать. Но я вот тоже перевожу много бумаги. Только по другой причине – я делаю бесконечное множество эскизов. У меня 149 эскизов только к обложке «Мишиного самоцвета»!

– А что делать, если и сто пятидесятый эскиз не получается? Может, бросить на время работу – пусть отлежится?

– Нет, выпасть из работы – это еще хуже. Как трудно потом бывает вернуться! Снова делаешь десятки, сотни вариантов, меняешь цвет, композицию, а у тебя не получается, все мимо, мимо. И вдруг чувствуешь, что Господь тебя простил, простил твое отсутствие на художественной стезе. Какой-то голос внутри говорит: «Дурачок, хватит тебе, слушай меня…». Начинаешь слушать – и будто кисточка вернулась из левой руки в правую. Сама рисует. И сразу из ничего все получается!

– А если для книги надо изобразить персонажа, к которому у вас душа не лежит? Что делать?

– Да, бывают такие книжки, где нужно какую-то нечисть изобразить. А она, пусть и сказочная, но все же нечисть. Душа у тебя сопротивляется. Не знаешь, что и делать. Так было у меня однажды с книжкой «Крабат» знаменитого немецкого писателя Отфрида Пройслера. Отфрид Пройслер (нем. Otfried Preußl) — немецкий детский писатель. Наиболее известные произведения: «Маленькая Баба-Яга», «Маленькое Привидение», «Маленький Водяной» и «Крабат, или Легенды старой мельницы». Давно это было, еще в начале 1970-х годов. Ничего не получалось, и я в уныние впал. Пожаловался одной знакомой монахине, и она дала мне молитву: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…» Дала эту молитву на бумажке и сказала: «Вот сел рисовать – читай, поднялся – снова читай. Там, где появляется нечисть – там усиленно читай…»

Я никому об этой истории не рассказываю, потому что – ну кто поверит? Ведь дальше-то вот что было. Вернулся домой, помолился, как умел, и опять пытаюсь за работу взяться. И вот в самой серединке работы я вдруг услышал голос, очень красивый, с таким внутренним эхом, неизвестно откуда исходящий. И этот голос мне сказал… Слов я не уловил, только услышал смысл: ты все правильно делаешь… Это была не похвала моим рисункам, а одобрение того, что своими рисунками я нейтрализовал злые образы, лишил их жала.

– Кажется, что все ваши герои – это не «вообще» ребенок, и не «вообще» старичок, а живые люди со своей неповторимой физиономией.

– Вот ты сказал «старичок», и я вспомнил Юру Казакова. Юрий Павлович Казаков (1927–1982) – писатель-прозаик, признанный мастер рассказа.  Это было его любимое обращение: «Ну, как ты, старичок?..» А нам было чуть больше тридцати тогда. С Юры я рисовал вот этого господина для книги о Пеппи – похож?

– Вылитый Казаков!

– Иногда мне кто-то помогал – дарил какую-то важную для образа деталь. Помню, над «Пеппи-длинный чулок» я работал в Тарусе, и Ариадна Сергеевна Эфрон, Ариадна Сергеевна Эфрон (1912–1975) – дочь М. И. Цветаевой, переводчик, автор мемуаров, художник и искусствовед.  с которой мы дружили, увидав мой лист – а там мне надо было нарисовать респектабельную даму – сказала: «В Европе дамы такого возраста носят на шее бархотки, чтобы скрыть морщины на шее». Я дал Ариадне Сергеевне фломастер, и она нарисовала даме такую бархоточку.

Так что все мои персонажи имеют прототипов в жизни. Правда, иногда я лепил их из разных людей.

 Еще о Льве Токмакове на сайте «Папмамбук»: «Как я стал художником книги» Беседы со Львом Токмаковым (Дмитрий Шеваров)