В 1960‒1980-х годах почти все попытки по-новому писать о детях были связаны со стремлением говорить «смешно». Смех позволял снизить градус серьезного отношения к происходящему в детском мире и изначально привлекал читателя, обещая ему «безопасное» чтение: то, что смешно, по определению не может быть тяжелым или страшным. Даже если в тексте вдруг обнаружатся какие-то острые или даже неприятные переживания, автор гарантирует, что они будут благополучно преодолены.

Иосиф Ольшанский вроде бы тоже идет по этому пути. Обещание, что читателю будет весело, содержится уже в подзаголовке: «Несколько смешных историй из жизни семилетнего человека, которому не везет». И повествование, которое ведется от лица семилетнего мальчика, действительно «хочет» быть смешным.

Каждая история обязательно включает «рациональные рассуждения» героя. Это действительно смешно, потому что его речь копирует взрослые штампы: «Мне не нравится, когда вместо закаливания организма приходится надевать на себя теплые вещи… Папа лично тоже стоит за закаливание организма…»; «Когда человек отравляется, он все время должен пить молоко…»; «Я начал думать, почему так мало успеваю сделать в жизни. Очень просто: я много сплю».

Смешно читателю, улавливающему зазор между речью и действительным поведением героя.

Что касается взрослых из книги, то они такую речь мальчика одобряют и поддерживают. Я бы сказала, они делают все, чтобы эта полная бюрократизированных банальностей, наукообразных предрассудков и примитивных «моральных» рецептов речь в устах ребенка «цвела».

«Папа однажды открыл Малую Советскую Энциклопедию, последний том на букву «Я», и прочел вслух, что яйцо куриное – это ценный продукт питания. Он содержит кальций, фосфор, железо и другие минеральные вещества, а также витамины А, Д, В, Е, К».

Еще папа: «Когда человек приносит пользу обществу и является настоящим гражданином, то любая его фамилия, даже если она некрасивая, начинает всем казаться красивой. Потому что не фамилия красит человека, а наоборот, человек красит фамилию». (Я хочу напомнить, что хотя это слова папы, передает их семилетний ребенок в своем рассказе. И в этом нет ничего неправдоподобного. Как раз наоборот. Есть дети, у которых прекрасная речевая память.)

«Я спросил об этом у бабушки. Она похвалила меня за такие мысли и сказала, что прежде всего надо хорошо учиться. И потом надо развивать свои способности…»

Вот с помощью такой речи, с помощью всех этих ссуженных ему взрослыми речевых оборотов семилетний герой рассуждает, приводит аргументы, делает выводы, давая свою оценку всему происходящему.

«Мое главное невезение – это, конечно, фамилия. Подумайте сами: у всех ребят в нашем классе обыкновенные фамилии. У некоторых даже красивые. А моя фамилия? Повторять не хочется – Пробочкин. Ну, было бы там Пробов или даже Пробкин, а то – Пробочкин!..» И далее – анализ эстетических особенностей фамилий, которые носят одноклассники.

По каким-то неведомым причинам Костя Пробочкин постоянно чувствует себя обделенным. И на поступки, на какие-то действия его толкает именно это чувство. Оно же странным образом является источником «идеологических» построений, «теорий», с помощью которых Костик объясняет и происходящее, и самого себя. Он с первых же страниц книги заявляет, что является неудачником. И легко находит объяснение своей неудачливости: плохая фамилия – Пробочкин. Еще у него день рождения 29 февраля. Поэтому «я всегда хочу сделать что-нибудь хорошее, а получается совсем по-другому. И обязательно так получается, что виноват я».

И дальше идут рассказы, в которых герой приводит яркие примеры своего невезения. Это не просто «случаи из жизни», конец которых неизвестен, а события, исход которых заведомо определен: «хочу сделать хорошее – получается по-другому».

И выглядит это довольно драматично, потому что с мальчиком, при всем желании автора выдать истории за смешные, происходят совсем не смешные вещи.

То он разденется на морозе чуть ли не до трусов, то напоит кошку валерьянкой, то спровоцирует маленькую собачку, чтобы та его укусила. И поступки еще и имеют последствия. Очень неприятные. Разделся на морозе – простудился до воспаления легких. Мучил собачку – получил серию уколов от бешенства. Попытался воспитывать заболевшего младшего брата – выпил средство для наружного применения и чуть не отравился...

При этом совершенно очевидно, что глубокомысленные «взрослые» рассуждения мальчика не в состоянии «покрыть» его собственное поведение и даже отчасти его мотивировать. А поскольку рассказ ведется от первого лица об уже случившихся событиях, то речь является попыткой рационализировать случившееся. И очевидно – неудачной.

Я бы сказала, что «Невезучка» ‒ это единственное известное мне произведение для детей, в котором бы с такой последовательностью разоблачалась ложная рациональность и разрушался авторитет «логичности».

В свое время я прочитала у известного психиатра Ганнушкина о том, что параноидальная теория, как правило, выглядит абсолютно логичной. Она может даже потрясать безупречной красотой своих построений. Беда лишь в том, что такая теория опирается на ложные основания. На безумные аксиомы больной психики.

Конечно, детская книжка не об этом. Но одно из главных ее «посланий» читателю ‒ это предупреждение, что собственная речь может быть лукавой. Особенно, когда ее главной задачей является самооправдание. Не понимание самого себя, не честное исследование своих потайных глубин, а рационализация содеянного, натягивание теоретических построений на случившееся.

Мне кажется, это очень важно. Очень важно, чтобы дети (и взрослые) знали не только о великих достоинствах речи, но и о ее «темной» стороне. О том, что речью можно спекулировать.

И такие спекуляции не всегда лежат на поверхности. Ведь герой – совсем не плохой мальчик. Наоборот! Домашний, с виду благополучный мальчик, которому автор симпатизирует. Мальчик пытается рассказать, что же с ним приключилось. Но не очень понимает, почему так происходит. Или не хочет понимать. И не может точно передать свои чувства и мотивы своих поступков, потому что не называет вещи своими именами. Он не говорит: я мучил собаку. Он говорит: я ставил эксперимент». Он не говорит: меня съедала зависть. Он говорит: я решил всем показать, что у меня сильная воля.

Наверное, этот зазор между речью и поведением героя не вполне понятен для пятилетки. Наверное, возраст читателя этой книги – чтобы она «сработала» – должен примерно совпадать с возрастом героя. Как раз для семилетних в большой степени характерен морализм.

Семь лет – классический возраст для школьной социализации. Это означает, что ребенок готов принимать требования взрослых, встраиваться в предлагаемую социальную систему под названием «школа» и признавать авторитет учителя. То есть это период безраздельного доверия к речи взрослого. Период, когда «хорошие дети» волей-неволей такую речь копируют. И автор «Невезучки» точно и ярко показывает, что из этого получается при слишком большом усердии.

Книжка, естественно, с картинками. И в отличие от текста с его непростым подтекстом, картинки абсолютно «советские». При этом нельзя сказать, что они невыразительные или не соответствуют сюжету. Но иллюстрируют они именно речь героя. На картинках герой и другие персонажи предстают застывшими в каких-то подчеркнуто «говорящих», почти «мультяшных» позах, привычно символизирующих «смешное».

То есть картинки могут легко обмануть взрослого, который решит, что перед ним очередная веселая книжка из прекрасного советского далека. Совсем-совсем безобидная.

Возможно, в силу своей безобидности она и не переиздавалась с 1966 года.

А может, на то были и какие-то другие причины. Не менее безобидные.

Марина Аромштам