Известно, что детская отечественная литература советского периода многими нитями связана со старой Англией. Можно без преувеличения сказать, что ее основатели и корифеи Корней Чуковский и Самуил Маршак «учились» у англичан. Но то же самое относится и к нашим известным книжным иллюстраторам. К примеру, знай мы Кальдекотта, легко увидели бы, что Александр Бенуа «цитирует» его в своей знаменитой «Азбуке». Увы, наш читатель и об «Азбуке» Бенуа узнал лишь относительно недавно. Неудивительно, что очередь Кальдекотта пришла еще позже. Но теперь этот пробел наконец восполнен, и выход книги с иллюстрациями этого художника можно считать настоящим событием в области книжного дела.

Восторг ценителей понятен: шедевр – он и есть шедевр. Можно говорить об изящных линиях, динамичном рисунке, удивительной выразительности персонажей, о виртуозном чередовании цветной иллюстрации и черно-белого графического рисунка, которое создает особый ритм повествования. Но главное – это, конечно, энергетика рисования, точнее – рисованного повествования, которое не дает зрителю оторваться и возбуждает одновременно два противоречивых желания: с одной стороны, хочется долго-долго разглядывать каждый разворот, каждую иллюстрацию, с другой стороны – скорее перевернуть страницу, чтобы узнать продолжение событий. И как любой выдающийся иллюстратор, Кальдекотт рассказывает историю, параллельную той, что изложена словами. Это не значит, что рисунок не соответствует тексту. Но художник своей работой усложняет текст, задает ему дополнительное измерение.

Вот, к примеру, история про несчастного лягушонка, мистера Кроули, который «пошел невесту искать». История, прямо скажем, трагическая. Такая английская версия тезиса о тщете существования, о равнодушии мироздания и о смерти как части жизни. Неотделимой части. Видимо, чтобы подчеркнуть это, подчеркнуть превратности индивидуальной судьбы, Кальдекотт вводит в рисунок «сторонних наблюдателей». С одной стороны, в истории действуют «фрики» из «Nursery Rhymes» – лягушонок, крысенок (одетые по-человечески, как настоящие денди) и мышка (прекрасная дама), с другой стороны – куда-то идут и «невольно» оказываются свидетелями происходящего викторианские дети и взрослые, о которых в тексте – ни слова. И нельзя сказать, что события – как желание лягушонка жениться, его влюбленность с первого взгляда в симпатичную мышку, так и внезапное нападение кошачьего семейства на «сентиментальное собрание» – вызывают у этих свидетелей удивление. Отнюдь нет. Они наблюдают за всем происходящим с грустной задумчивостью: вот она, бренность жизни… Поскольку бренность жизни демонстрируется, как уже было сказано, на примере абсолютных фриков, лишь прикидывающихся человекообразными, то неподдельное и сверхсерьезное внимание к ним истинных леди и джентльменов заставляет нас улыбнуться.

Если не расхохотаться. Нельзя же, в конце концов, делать глубокие выводы о жизни на примере лягушек! Пусть даже и влюбленных. Такой очень английский способ жизнеутверждения. То, что называется «английским юмором».

И переведено это, конечно, блестяще. С изяществом и остроумием, достойным Кальдекотта. (Переводчик – Григорий Кружков, и этим уже все сказано.) Как пишет в предисловии сам Григорий Кружков, «переводчик всегда старается, чтобы получилось звонко и складно».

Но у Кружкова не просто звонко и складно. У него невероятно музыкально и образно:

Пошел Лягушонок невесту искать,
Ну-ну, мистер Кроули!
Хоть мама его не хотела пускать.

Петрушка, и кружка, и фунт ветчины!
– О-хо! – сказал мистер Кроули.

Эти «петрушка и кружка» – постоянно повторяющийся припев, подчеркивающий какую-то неотменимую, приятно-консервативную, мещанскую обстановку, внутри которой рассказчик повествует о трагически-романтических событиях. Переводчик виртуозно задает столкновение жизненных парадигм, которое, как уже говорилось, в иллюстрациях изображается с помощью «свидетелей», не имеющих отношения к сюжету. Ну, и вся книжка из этого состоит – из столкновения привычных устойчивых представлений о жизни и романтических бредней. Романтическое почему-то все время оказывается бреднями.

Эй, кошка и скрипка!
Пляши, да не шибко!
Щенок на березе заржал.
Корова подпрыгнула
Выше луны! –
И с ложкой подносик сбежал.

Весь шум в мире, все перевертыши – исключительно из-за того, что сбежали два предмета кухонной утвари. Очевидно – влюбленные. Но при этом остающиеся кухонной утварью: пляши, да не шибко!

Иными словами, все это ужасно смешно.

Взрослому.

И ради этого все затеяно. И тогда, в викторианскую эпоху, когда творил Кальдекотт. И сейчас, когда переводил Кружков.

Про ребенка – не знаю. Точнее, подозреваю, что ему не будет смешно. Слишком сложный юмор. Слишком глубокий. Слишком «английский».

Если, конечно, мы под ребенком понимаем не существо в возрастном диапазоне от 0 до 18, а, к примеру, старшего дошкольника или младшего школьника.

Но при этом я бы все равно стала читать эту книжку детям. Не ради юмора, а ради музыки стиха. Она (при удачном прочтении) может заворожить.

То есть не ради понимания и не ради постижения английского юмора (поди, постигни), а ради общения с иной, непривычной эстетикой. Ради картинок, конечно же.

Картинки, как и текст, вряд ли попадают в зону «понимающего восприятия» маленького ребенка. Но они не могут не отпечататься в памяти – благодаря своей энергетике. Возможно, они вызовут удивление. И это тоже важно. Возможно, заворожат именно тем, что не совсем понятны.

В общем, мне кажется, стоит рискнуть.

«Рискнуть» – не в смысле столкнуть ребенка с чем-то опасным, а в смысле самому столкнуться с детским равнодушием и незаинтересованностью. Это же Кальдекотт! Это ж Григорий Кружков! Так хочется, чтобы ребенку понравилось!

Но воспитывает даже и то обстоятельство, что книжка появляется в домашней библиотеке, на столе у взрослого. Что он ее рассматривает – и улыбается.

Чему он там улыбается? 

Неужели бренности жизни?..

Марина Аромштам