Елена Григорьева – автор лирических стихов для детей и взрослых. Она работала редактором в Фонде Ролана Быкова, в издательском центре «Черная курица» и детском журнале «Клепа», пересказала для детей русские былины и сказки.
«Папмамбук» побеседовал с Еленой Валентиновной о ее любимых детских книгах, о значении сказок для детей и о том, почему ребенку необходимо сопереживание героям книги.
– Елена Валентиновна, как вы научились читать, какие были ваши первые книжки?
– К сожалению, совершенно не помню, как это произошло… Ощущение такое, что и говорить, и читать начала одновременно. Видимо, научилась года в четыре, вместе со старшей сестрой, она на четыре года старше. Вообще, сестра довольно жестоко со мной поступала. Помню, однажды она написала мне какое-то слово и сказала: «Пока не прочтешь, не сойдешь с этого места». И убежала… А я никак не могла буквы сложить. Помню, сидела, плакала, смотрела на это слово. Ну и в конце концов как-то буквы сложились. У сестры методика была: если я чего-то не могла, она говорила: «Я же смогла, значит, и ты сможешь». И в результате я как-то быстро научилась читать.
Первая книжка, которую хорошо помню, называлась «Наши сказки». Там были русские народные сказки про мужика, про то, как он всех обманывал: барина, попа... Мне это ужасно нравилось: какой хитрый! как ловко всех обманывает! Но была сказка, которая вызывала внутренний протест, возмущала меня до глубины души – это «Вершки и корешки», где мужик с медведем урожай делили. У меня было ощущение несправедливости от того, что мужик не объяснил бедному медведю, когда вершки выбирать, когда корешки. И в результате медведь каждый раз выбирал не то! А мужик – хоть урожаем с ним поделился! Ну ладно, если б медведь ничего не делал, но ведь он же пахал! И это меня возмущало, я жалела бедного медведя. Для меня самое главное было в любой книжке – обязательно найти какую-то несправедливость и сочувствовать тому, кто пострадал.
Следующая важная для меня сказка – это «Курочка Ряба». Когда я ее прочитала, то плакала до слез вместе с дедом и бабкой.
– Почему?
– Я плакала над несправедливостью. Вот снесла курочка яичко. Дед с бабой думали съесть его на обед, у них же явно ничего больше не было. И что же: они яичко почему-то не могли разбить! Обыкновенное яичко... А мышка бежала, хвостиком махнула и разбила. Старики остались без обеда – уже слезы. Потом курочка пообещала снести яичко не простое, а золотое. А что же они будут делать с золотым-то? – думала я. Его ведь не съешь. Ну, поставят в буфет, а сами-то голодные. Мне казалось, что кто-то записал сказку неправильно. Что сначала курочка должна была снести яичко золотое, и дед с бабой должны были его разбить, чтоб посмотреть, что там внутри. Может, там что-то интересное спрятано? А потом бы курочка им снесла простое яйцо, которое можно съесть. Помню, я долго жила с чувством несправедливости этой сказки.
– Сколько вам тогда лет было?
– Пять или шесть. Потом, когда я уже работала в Фонде Ролана Быкова и пересказывала для детей былины и русские народные сказки, я нашла много вариантов «Курочки Рябы». И поняла, что там все намного интереснее. Что старики не просто яйцо разбили, а что таким образом из яйца появился мир. Но в детстве важно было не это, а бабу с дедом накормить! И пожалеть...
Еще очень важный период моей жизни – это «Лев и собачка» Толстого. Причем, в каком бы возрасте я эту историю ни перечитывала, всегда одинаково реагирую, одинаково сочувствую льву. И ведь как просто она написана, каждый раз поражаюсь: на одну страничку, без сантиментов, без эмоций. Что значит классик! Но при этом сказка действовала на меня умопомрачительно. Я представляла себя на месте льва, для которого весь мир сконцентрировался в этой собачке. Это была какая-то совершенно невероятная любовь огромного льва к маленькой собачке. И, может быть, первая книжка про любовь, которую я прочитала. И опять я сочувствовала льву, мне же надо было обязательно кому-то сочувствовать!
Так же сильно потом на меня подействовали книги «Оливер Твист» Диккенса и «Маленький оборвыш» Гринвуда.
– И, наверное, «Без семьи» Мало?
– Да-да. Все книги, где я могла представить себя на месте героя, в его обстоятельствах, представить весь его ужас, одиночество, нищету, бедность, почему-то такие книжки и становились моими книжками на всю жизнь.
У нас во дворе, а я жила в самом центре Москвы, в Камергерском переулке, тогда это был проезд МХАТа, какая-то общественница открыла дворовую библиотеку. И там я взяла толстую книжку «Сказки народов Средней Азии». Первая же сказка, которую я прочитала и потом много раз перечитывала, стала моей сказкой на всю жизнь. Это была сказка-утешение. С книгой я не расставалась, везде таскала с собой, даже возила в пионерский лагерь. Бирманская сказка, она называлась «Дочь рыбака». Вкратце: у девочки по имени Чин есть мать, которая ее очень любит, и злой отец, рыбак. И вот однажды, когда мать хотела отдать пойманную рыбу Чин, отец ударил мать веслом. Она упала в море, но не погибла, а превратилась в черепаху. Отец женился на другой. И вскоре мачеха стала замечать, что девочка все время ходит на берег моря и сидит в обнимку с черепахой. И дальше вся сказка построена на том, что мачеха пытается убить мать, но та не умирает, а каждый раз во что-то превращается: сначала в дерево с чудесными плодами, потом в птичку... Я тогда, конечно, не знала про теорию перевоплощения, но чувство, что мама никогда не умрет, все время будет оберегать дочь, оказалось очень важным. Я буквально носилась с этой идеей. Помню, что где-то лет в восемь я как-то внутренне осознала, что душа бессмертна. И написала такой стишок:
Мне кажется, я никогда не умру.
Ну как это так: вот сейчас я смотрю.
А что же потом, я не буду смотреть?
Нет, я никак не могу умереть.
И что же, я маму свою не увижу?
Эх, до чего же я смерть ненавижу.
Такое детское стихотворение, просто эмоция. Но эмоция, подсказанная «Дочерью рыбака».
В этой сказке Чин была красивой доброй девушкой. И была там мачехина дочка, уродливая и противная, она постоянно пыталась вредить Чин. В другой сказке из этого сборника, один брат был добрый и красивый. Другой, как водится, злой и уродливый. Картинки в книге были очень выразительные. И у меня закрепилось в сознании, что красивая – она же и хорошая, а некрасивая – она же плохая. Мне это, честно сказать, в жизни сильно помешало. Потому что когда я встречала людей некрасивых, с каким-то недостатком, то у меня к ним возникала неприязнь, казалось, что они и внутри с какой-то червоточинкой. Потом очень долго пришлось из себя это чувство выкорчевывать.
Помню «Тимура и его команду» Гайдара. В школе нам сказали, что создается тимуровский отряд. Мы с подругой загорелись, решили взять на попечение одинокую старушку. И помню, в первый же день эта бабушка не только велела купить ей хлеб, но и вымыть полы. Я в жизни полы не мыла, потому что росла в семье, где были домработницы, нянечка… А тут вдруг пол! Выяснилось, что я этого не умею: налила много воды, долго ее собирала, страшно устала. Подруга моя легко отделалась – пошла за хлебом. Еще раза два-три мы к этой бабусе сходили. При этом наши собственные бабушки просили нас сходить за хлебом, а мы отвечали: «Нам некогда, мы помогаем одинокой старушке!» И, в конце концов, наши бабушки взбунтовались. И нам стало как-то совестно. В общем, очень скоро, через два-три похода наш тимуровский запал угас…
– Елена Валентиновна, у вас в семье читали вслух?
– Не помню, у нас это не было принято. Не помню даже, чтобы мы вместе что-то читали или обсуждали. Знаете, ведь у нас вся жизнь проходила во дворе. Старый московский двор, много детей. Мы приходили из школы, быстро-быстро делали уроки – и во двор. Я жизнь познавала через двор: ссоры, обиды, «казаки-разбойники», прятки, дразнилки. Антисемитизм процветал. У меня дедушка был репрессирован, расстрелян в 37-м, бабушка сидела пять лет в лагерях. И когда вышла, еще десять лет жила в Кимрах без права проживания в Москве. А когда бабушка, уже вернувшись домой, выходила во двор – она становилась «женой врага народа». За мной все время вился этот шлейф. Я чувствовала себя изгоем, я не понимала, что такое репрессии, что такое «жена врага народа». Мне ничего не объясняли. Я думала: «Как же так, мои бабушка и дедушка – какие же они враги, они самые лучшие люди?» Я страдала, убегала, плакала. И потому мне было очень важно влиться в коллектив, быть как все, чтобы не чувствовать себя изгоем. Книжки читала в одиночестве. Наверное, в пионерском лагере читала больше всего, что еще там делать – только книжки читать.
Но самое сильное впечатление – это «Три мушкетера». Седьмой класс. Этой книгой мы с подругой просто заболели. Причем заболели основательно. Мы основали «Мушкетерское братство». Я была Атосом, лучшая подруга – Арамисом, еще одна подруга – и Д’Артаньяном, и Портосом. Кто-то из нас на время превращался в гвардейцев кардинала. Мы фехтовали палками, которыми раньше бабушки занавески отдергивали, шили себе мушкетёрские костюмы – камзолы, шляпы с перьями. Рядом с нашим домом были мастерские художников, художники рисовали нас в мушкетерских костюмах. У подруги даже сохранился портрет. Мы изучали эпоху короля Людовика, даже старались общаться друг с другом на «мушкетерском» языке, делали реверансы. То есть у нас очень долго, года два или три, была настоящая мушкетерская дружба. И мы эту мушкетерскую игру перенесли в нашу 16-ю спецшколу. Класс поделился ровно пополам: девочки были мушкетерами, мальчишки – гвардейцами кардинала. Школа была на Сретенке, рядом находился Сретенский монастырь, тогда еще разрушенный. И в монастыре мы устраивали побоища на шпагах, на палках – что у кого было под рукой. В общем, была ужасно интересная мушкетерская жизнь. Мы просто бредили мушкетерами, той эпохой и... той дружбой. Мы дружили по-настоящему. Помню, даже резали руки, ставили кровью какие-то печати. Все это было очень-очень серьезно. Вот такая эпоха была у нас мушкетерская.
– И все это – под влиянием одной книги.
– Да. А потом как-то сразу от мушкетеров – к Наташе Ростовой. Такой поворот. Это уже, можно сказать, взрослая жизнь.
Но росла я на сказках, очень их любила. Наверное, чуть ли не до пятого класса читала именно сказки. Уже став взрослой, поняла, какой вообще это кладезь и как часто сказки повторяют известные библейские сюжеты. Поэтому, когда стану бабушкой, буду внуков воспитывать на сказках.
– А на каких сказках вы воспитывали детей?
– В основном я читала им стихи (сама уже в то время писала) и русские народные потешки. Была у нас книжка «Радуга» со смешными потешками, например, «Ехал Ваня на коне». Этого я сама в детстве была лишена. Не было потешек в моем детстве почему-то. А сказки читала им народные: «Теремок», «Курочка Ряба», «Репка».
– Когда дети подросли, кто выбирал им книги для чтения?
– Читали они много, но выбирала, в основном, я. Я же по образованию библиотекарь, работала в детской библиотеке имени Ломоносова. И Ваня мой туда ходил, и Маша. И, конечно, я им приносила самые интересные книжки из читального зала. Поэтому они читали все самое лучшее. Но в основном я им читала вслух.
– До какого возраста?
–Долго читала. Потому что приносила книжки, которые самой хотелось почитать. Например, «Муфту, Полботинка и Моховую бороду», «Маленькую Бабу-Ягу», сказки Сергея Козлова. Дети эти книги очень любили. Сын любил «Дядю Федора», вообще все сказки Успенского, «Человека с Луны» Чумаченко, «Полынные сказки» и «Самую легкую лодку в мире» Юрия Коваля. А вот дочка из любимых книг детства помнит только «Над пропастью во ржи». Конечно, «Записки о Шерлоке Холмсе» они читали удовольствием. Но если честно, с трудом вспоминаю, что мои дети любили в раннем детстве...
– Важно ли было вашим детям найти того героя, которому можно сопереживать?
– Очень важно! Ваня буквально «сливался» с Миклухо-Маклаем («Человек с Луны»), а Маша - с героем «Над пропастью во ржи», узнавая в нем себя.
Понимаете, если ребенок не научится сопереживать героям книги, он не научится сопереживать в жизни. Нужно в детстве прочесть нечто такое, что сильно тронет твою душу. Так тронет, что ты будешь ходить и мучиться, и думать, и ставить себя на место героя – будь то Оливер Твист или Неточка Незванова. Сейчас-то мы уже знаем, как чувствительны дети. И им надо давать такие книги, где они смогут сопереживать, и чем раньше, тем лучше.
Из современных мне очень нравится книжка «Удивительное путешествие кролика Эдварда» Кейт ДиКамилло, она изумительная. И на ней не случайно стоит знак: «выбор родителей». То есть родители не за развлекательную литературу, а за такую, где их ребенок, читая, сможет сопереживать герою. Иначе он просто не станет личностью.
Беседу вела Алёна Васнецова
Фото Виктора Аромштама
_______________________________________
Книги Елены Григорьевой:
«Дом без крыши» «Времена года»
О книге стихов «Времена года» можно прочитать в статье «Только я всю ночь не сплю...»